В июне 1903 г. я бежал за границу…
…В Женеве я познакомился с Михаилом Рафаиловичем Гоцем. Невысокого роста, худощавый, с черной вьющейся бородой и бледным лицом, он останавливал на себе внимание своими юношескими, горячими и живыми глазами. Увидев меня, он сказал:
— Вы хотите принять участие в терроре?
— Да.
— Только в терроре?
— Да.
— Почему же не в общей работе?
Я сказал, что террору придаю решающее значение, но что я в полном распоряжении центрального комитета и готов работать в любом из партийных предприятий.
Гоц внимательно слушал. Наконец, он сказал:
— Я еще не могу дать вам ответ. Подождите, — поживите в Женеве…
…В августе в Женеву приехал один из товарищей. Он сообщил мне, что Каляев отбывает приговор (месяц тюремного заключения) в Ярославле и поэтому только поздней осенью выезжает за границу. Товарищ поселился со мною. Чтобы не обратить на себя внимание полиции, мы жили уединенно, в стороне от русской колонии.
Изредка посещала нас Брешковская.
Однажды днем, когда товарища не было дома, к нам в комнату вошел человек лет тридцати трех, очень полный, с широким, равнодушным, точно налитым камнем, лицом, с большими карими глазами. Это был Евгений Филиппович Азеф.
Он протянул мне руку, сел и сказал, лениво роняя слова:
— Мне сказали, — вы хотите работать в терроре? Почему именно в терроре?
Я повторил ему то, что сказал раньше Гоцу. Я сказал также, что считаю убийство Плеве важнейшей задачей момента. Мой собеседник слушал все так же лениво и не отвечал. Наконец, он спросил:
— У вас есть товарищи?
Я назвал Каляева и еще двоих. Я сообщил их подробные биографии и дал характеристику каждого. Азеф выслушал молча и стал прощаться.
Он приходил к нам несколько раз, говорил мало и внимательно слушал. Однажды он сказал:
— Пора ехать в Россию. Уезжайте с товарищем куда-нибудь из Женевы, поживите где-нибудь в маленьком городке и проверьте, — не следят ли за вами»[106].
Равнодушное, «каменное» лицо, флегматичные манеры — это был один из жизненных образов Ивана Николаевича (Евгения Филипповича).
Был и другой Азеф — энергичный, резкий, грубоватый. Посторонние, видя, как прилюдно общается шеф боевиков со своими подчиненными, бывали шокированы.
Но стоило Ивану Николаевичу остаться один на один с кем-то из них — он вновь преображался: становился нежным, отечески заботливым, сентиментальным, расспрашивал о домашних делах, пускал слезу (как же без этого!), а главное — расхваливал заслуги своего собеседника, принижая других. Довольно примитивная тактика, но она действовала.
Собеседникам казалось, что именно этот, сентиментальный Азеф, с «маслянистыми печальными глазами» — «настоящий». И уже зная все об этом человеке, многие из них не могли отделаться от этого ощущения. А на самом деле? Он только манипулировал людьми? Играл и входил в роль? Или действительно испытывал какое-то подобие человеческой привязанности к своим товарищам, по крайней мере, к некоторым из них?
Одновременно в России формировалась другая, параллельная боевая организация.
Ее создавала Серафима Георгиевна Клитчоглу (она же Юлия Тютчева), из прежней саратовской группы (в Саратов ее, студентку-медичку, выслали из Петербурга). В 1902–1903 годах она вновь появляется в столице: следит за Плеве, собирает информацию для будущего «дела». Между прочим, мелькает в одном из азефовских докладов полиции:
«На днях меня разыскала здесь, приезжая из Саратова, девица „Серафима Георгиевна“, саратовская кличка „Сима“, недурна собой, среднего роста, краснощекая, смуглая, еврейский тип, одета в темную накидку, на лице белый вуаль. Живет постоянно в Саратове, едет из Ялты, где у нее больная сестра» (16.08.1902)[107].
Непосредственной пользы сведения Клитчоглу тогда не принесли, но о связи Плеве с супругой Богдановича Азеф узнал именно от нее.
Летом 1903 года краснощекая смуглая барышня по собственной инициативе начала собирать гершуниевских «резервистов» из провинциальных южных городов, обнаруживших себя явочным порядком. Азеф между делом сообщил об этом полиции, но та позволила Симе скрыться. В июле — августе Клитчоглу находится за границей (Париж, Женева, Ницца), входит в руководство партии, участвует в Первом съезде заграничной организации; она несомненно видится с Азефом, но ничего о создающейся им БО не знает. А он — знает, хотя бы в общих чертах, о ее затеях и планах.
В августе Клитчоглу-Тютчева едет в Россию. Азеф в своих донесениях об этом не упоминает. К концу года в Петербурге уже действует большая, но, судя по всему, совершенно бестолковая группа из более или менее случайных людей (Биценко, Булгаков, Виттенберг, Егорова, Кудрявцев и пр.). Деньги у Симы имелись, но не было ни оружия, ни террористических навыков.