Когда на следующее утро он приехал открывать офис, кое-кто уже поджидал его на улице. На вид ей было лет сорок, и что-то в ее одежде, в запахе было настолько нездешним, что он, не раздумывая, заговорил с ней по-английски. Она же ответила на иврите и сказала, что ищет двух – трехкомнатную квартиру и что она предпочла бы купить, но ее устроит и снять, лишь бы въезд в квартиру был немедленный. Хази-Риэлторы сказал, что у него как раз есть несколько хороших квартир на продажу, а поскольку рынок сейчас слабый, то и цена у них терпимая. Он спросил, как получилось, что она вышла именно на него, и она сказала, что через «Желтые страницы». «Вы Хази?» – спросила она. Он сказал, что нет, здесь уже давно нет никакого Хази, но он, купив фирму, сохранил ее имя, чтобы не терять наработанную репутацию. «Меня зовут Михаэль, – улыбнулся он, – и, если честно, на работе я и сам иногда об этом забываю». «Меня зовут Леа, – улыбнулась женщина в ответ. – Леа Минестер. Мы вчера говорили по телефону».
«Она красивая?» – вдруг, совершенно неожиданно, спросила Леа Минестер. Первая квартира была, на ее вкус, слишком темной, и они как раз ехали ко второй. Хази-Риэлторы решил прикинуться дурачком и заговорил о потоках воздуха и всяком таком, словно речь шла о квартире. Леа Минестер проигнорировала его попытки. «После вашего звонка я рискнула поговорить с ним обо всем этом. Сначала он лгал, но потом ему надоело, и он сознался. Вот почему квартира. Я от него ухожу». Хази-Риэлторы вел машину, не говоря ни слова, а про себя думал, что это не его дело и у него нет поводов беспокоиться. «Она молодая?» – снова приступила Леа Минестер, он кивнул и добавил: «Вы гораздо красивее, чем она. Мне неприятно так говорить о клиенте, но, по-моему, он просто идиот».
Вторая квартира освещалась лучше, Хази начал показывать Леа направление потоков воздуха и почувствовал, что она придвигается к нему, не то чтобы касается, но стоит достаточно близко. Хоть квартира ей и понравилась, она попросила показать еще одну. В машине она расспрашивала его о крашеной, и Хази-Риэлторы старался отзываться о той нелестно, но в то же время расплывчато. Ему было немного неловко, но он продолжал, видя, что ее это радует. Когда они замолкали, возникало какое-то напряжение, особенно на светофорах, и почему-то ему не удавалось – хотя он всегда это умел – отыскать тему для легкой беседы, которая заставила бы их забыть, что они застряли в пробке. Он просто пялился на светофор и ждал, пока свет сменится. Наконец свет сменился, но стоявший впереди «Мерседес» не тронулся с места, Хази-Риэлторы два раза погудел ему и обругал водителя из окна. А когда водитель «Мерседеса» не продемонстрировал никакой готовности его слушать, он разозлился и вышел из машины. Только там и ругаться-то было не с кем, потому что водитель, который, казалось, задремал, не проснулся, даже когда Хази-Риэлторы дотронулся до него. Потом прибыла «скорая», и выяснилось, что с ним случился удар. Одежду водителя и саму машину обыскали, но не нашли никаких документов, удостоверяющих личность. И Хази-Риэлторы устыдился собственной ругани в адрес этого безымянного человека и пожалел, что говорил гадости о крашеной, хотя никакой связи между этими вещами вроде и не было.
Побледневшая Леа Минестер сидела рядом с ним в машине. Он отвез ее обратно в офис и сделал кофе себе и ей. «Честно говоря, я ничего ему не говорила, – сказала она и прихлебнула из чашки. – Я просто соврала, чтобы вы рассказали мне о ней. Извините меня. Я обязана была узнать». А Хази-Риэлторы улыбнулся ей и своим мыслям и сказал, что вообще-то ничего страшного, они всего-навсего посмотрели на пару квартир и на какого-то несчастного покойника, а если из всего этого и следует вынести урок, то – слава богу, что они сами живы, и тому подобное. Она допила кофе, еще раз извинилась и ушла. А Михаэль, оставшийся с недопитым кофе, оглядел свой офис – кладовку размером три метра на метр семьдесят, с витриной, выходящей на Бен-Еуда. Внезапно это помещение показалось ему таким же маленьким и видным насквозь, как муравьиный город, однажды, миллион лет назад, полученный им в подарок на Бар-Мицву.[6] И вся эта репутация фирмы, о которой он так серьезно рассказывал всего два часа назад, тоже показалась ему какой-то чушью. В последнее время его стало раздражать обращение «Хази».