В воскресное утро 2 июля 1514 г. в аженской ратуше состоялось необычно многолюдное собрание. Изменив на сей раз правилу решать все келейно, консулы обратились за советом к горожанам по насущному вопросу. Дело в том, что Ажену не везло с мостом. Построенный на скорую руку еще в начале XIV в. он несколько раз разрушался, размываемый неспокойными водами Гаронны. В начале XVI в. от моста остались развалины, и переправа стала опасной. Поток людей и грузов проходил стороной. Город терпел убыток, но отстроить мост собственными силами не мог. Но вот в апреле 1514 г. консулы ознакомили "присяжных" с предложением соседнего епископа Мандского. Предложив поначалу профинансировать строительство моста, епископ, втянув горожан в переговоры, постепенно ужесточал условия своего займа. И все же консулы шли на удовлетворение этих требований, увеличивая расходы, прокрыть которые из текущих поступлений бюджета не представлялось возможности.
Декларируя заботы о дальнейшем процветании города, консулы и "присяжные" были увлечены перспективами личной наживы. Еще заранее, до соглашения с епископом, они поделили подряды на подвоз стройматериалов и наем рабочих. Для того, чтобы в очередной раз собрать недостающую сумму в 1400 ливров, решили ввести специальный побор, отвергнув идею. "прогрессивного налогообложения" - прямой раскладки пропорционально доходам.
В пятницу 30 июня городской совет решил просить короля дозволить обложение вина, хлеба и мяса акцизом с розничной торговли. Это был налог на бедных, поскольку богатые буржуа имели свои мызы, снабжавшие их необходимыми продуктами.
Один из парадоксов социальной истории города заключался в том, что хотя он всегда был средоточием товарности, люди, задающие в нем тон, старались реализовать хозяйственный идеал средневековья - "жить на своих харчах". Тосканские "жирные пополаны", как и английские олдермены или ганзейские гешлехтеры не только скупали окрестные земли и не только любили отдыхать в загородных поместьях, но и угощались непременно своим вином или пивом, хлебом, выпеченным из своего зерна, и мясом своей, специально откормленной скотины или птицы. В неспокойное время неурожаев или войн амбары "отцов города" ломились от припасов, которые они могли продавать по высокой цене или делиться со своими "друзьями", укрепляя свои экономические или политические позиции. В периоды благоприятной конъюнктуры богатые бюргеры охотно заменяли денежные ренты на натуральные и часто скупали у крестьян урожай на корню. И, наоборот, чем беднее был горожанин, тем дороже он платил за свое пропитание: розничные цены были как минимум в полтора-два раза выше оптовых, сделать запас продовольствия было сложно, поэтому приходилось идти на рынок даже тогда, когда цены там становились чрезвычайно высоки. Городская иерархия всегда подкреплялась и продовольственным неравенством.
Новые акцизы могли вызвать волнения. Поэтому консулы решили вынести проект на обсуждение городской ассамблеи, хотя могли обратиться к королю только от своего имени. Понимая, что решение, обсуждаемое восемью консулами и двумя десятками "присяжных", удержать в секрете все равно не удастся, они пошли на публичное обсуждение финансовой проблемы с целью представить дело в выгодном свете и контролировать общественное мнение.
В оценке численности горожан, явившихся на ассамблею 2 июля, источники сильно расходятся (от 99 до 600 человек). Но обе оценки справедливы. Дело было в том, что в зал заседаний помимо присяжных и консулов были приглашены представители от кварталов, "благонамеренные люди". Их действительно было не более сотни, и позже лишь пятнадцать из них будут проходить в следственных материалах как бунтовщики. Но помимо этого "управляемого большинства" в ратушу без всякого приглашения пришло еще много горожан, толпившихся в соседнем зале, на лестнице и на ратушной площади, настороженно внимая новостям из зала заседаний.
Консул Сан де Годай открыл ассамблею, предусмотрительно поставив сперва вопрос, призванный сплотить горожан. Речь шла о том, как избежать расквартирования солдат в городской округе. Все сошлись на том, что надо сделать небольшое "подношение" уполномоченным губернатора. Затем перешли к проблеме финансирования строительства моста. Проект введения акциза был якобы высказан кем-то из зала. Сан де Годай "поддержал" его, убеждая собравшихся, что платить будут не горожане, а пришлый люд. "Присяжный" Ломбар сослался на пример Парижа, где подобные поборы позволили спешно отстроить мост Нотр-Дам, упавший в Сену во время паводка 1499 г. Пример столицы подействовал, и ассамблея одобрила акциз. Консулы не ошиблись, приглашая участников: "благонамеренные люди", "видные горожане" не подвели.
Решение было принято, секретарь сделал должную запись в муниципальном регистре и ассамблея уже перешла к выборам городских синдиков, как вдруг "некий Клерге, и другой, по имени Броссе, и третий, по имени Пюлле, и еще многие - люди бедные и ничтожные... заявили с проклятьями и богохульством, что ничего из этого не выйдет, раз консулы хотят ввести габель на пропитание".
Из этой троицы лишь один Пьер де Лассер, по прозвищу Клерге, значился в конце списка приглашенных. Два других смутьяна, видимо, были людьми из толпы.
Каким образом Клерге, сам на допросе назвавший себя "неимущим виноградарем", попал в число "видных горожан"? Он был грамотным человеком, в ту пору ему перевалило за 60, и он относился к числу неформальных лидеров своего квартала, будучи завсегдатаем таверн -этих "политических клубов" горожан. Главное, что он обладал богатым опытом политической деятельности. Вечером того же дня, когда он поведет восставших аженцев на штурм ратуши, он все время будет повторять: "Дети мои, я уже 30 лет мечтаю об этом дне!" И окружавшие прекрасно понимали, о чем идет речь.
В 1481 году в Ажене уже был один конфликт между муниципалитетом и общиной из-за внутригородских поборов, в котором молодой Пьер де Лассер принял деятельное участие, войдя в "синдикат" (группу лиц, избравших общего представителя - синдика для ведения судебного дела). Как он сам покажет на допросе в 1514 г., "около 80 лет назад был введен побор, называемый souquet - 3 су 9 денье с пипы вина, для постройки стены в квартале Сен-Жорж. Так он слышал от своего покойного отца. А лет 36 назад он и коммуна названного города жаловались королю на названный побор 8оицие( и на другие подати, которыми их обложили консулы. Между коммуной и консулами в Бордосском парламенте был процесс, чей приговор гласил, что побор будет отменен, но консулы его потом незаконно продолжали взимать".