На деле парламентский комиссар тогда вовсе не отменил, а лишь снизил фиксированную подать. Но массы, как часто бывает, восприняли желаемое за действительное. Люди типа Клерге были искренне убеждены в том, что выступая против консулов, они действуют не только по совести, но и по закону.
Итак, издавна существующая традиция глухого недовольства действиями консулов была актуализирована целеустремленным Клерге, уверенным в правовой основе своих действий и популярным в определенных кругах горожан. Он напомнил, что предшественники консулов обещали отменить "временный" налог souquet, но не сделали этого даже после судебного приговора, и что посему он против любых новых поборов. Выступивший за ним "псаломщик" Пюлле сказал, что акцизы отпугнут от городского рынка крестьян и создадут угрозу голода.
Консулы пригрозили Клерге тюрьмой, но было уже поздно, недовольные покинули ратушу. Можно ли назвать этот взрыв недовольства полностью неожиданным?
Помимо застарелых "грехов", консулат этого созыва уже обременил горожан изрядным числом поборов - после Пасхи были введены рыночные сборы по 3 су с каждого локтя длины прилавка, а также тележечный сбор. Поборы били по малоимущим слоям горожан - по торговцам, не имевшим собственных лавок, но горожан на сей раз возмутила незаконная форма принятия этого налога. И действительно, в консульских счетах и в муниципальном регистре запись об этом налоге отсутствует. Кто принимал решение, и, главное, куда шли собранные деньги?
В тот же день, 2 апреля, состоялась тайная сходка в приходской церкви Сен-Крапази, где от 50 до 80 горожан избрали синдиков для возбуждения судебного иска против консулов. Далеко не все, кто проявлял тогда активность, станут участниками событий 2 июля. Такие члены синдиката, как богатый купец Жиро Шевалье ("Большой Жиро"), мэтр Жан де Броа, нотариус и прокурор городского суда, в июле будут в стане консулов.
Несмотря на то, что собравшиеся заручились тогда формальным разрешением сенешаля на создание синдиката, дело застопорилось. Они сами объясняли это тем, что им не удалось привлечь на свою сторону никого из королевских чиновников.
Впрочем, сходка не прошла даром, она активизировала общественное мнение, привлекла к действиям муниципалитета враждебно-настороженное внимание горожан, громче заговоривших о злоупотреблениях консулов. С первых же часов июльского восстания муниципалитет называли не иначе как "эти воры-консулы". К тому же тогда, в апреле, все же были составлены некоторые статьи, перечислявшие злоупотребления консулов. Более того, королю была отправлена жалоба на злоупотребления консулов. Судя по всему, список подписей участников синдиката начинался с имен четырех аженских нотариусов: Антуан Ринаси, Пьер Валези, Леонар Помарелли и Пьер Бесс. Во всяком случае, когда в середине июля (в самый разгар восстания) в Ажен прибудет чиновник по особым поручениям, на руках у него будет грамота, адресованная именно этим четырем нотариусам "и другим горожанам".
Во втором томе нашего издания мы уже говорили об особом положении нотариусов в городе. Несмотря на образованность, (многие имели университетские степени), относительный достаток и престиж, они далеко не всегда становились полноправными членами городской элиты. Как правило, они уступали по своему богатству местной олигархии - крупным купцам, ростовщикам, землевладельцам. Они хоть и получали свои должности от короля (уплатив за это немалые деньги), но не считались королевскими чиновниками, живя не на жалование, но на гонорары клиентов. Путь из семьи нотариусов в ряды патрициата обычно растягивался на несколько поколений. Но были у нотариусов и определенные козыри - они имели хорошую репутацию в городе, ведь честность была их капиталом. Они прекрасно понимали чаяния своих клиентов - горожан, в совершенстве зная законы и владея терминологией, они без труда могли облечь их волю в форму судебного заявления или прошения. У нотариусов был достаточно велик соблазн использовать недовольство горожан своими "недостойными" правителями и стремление заменить их на новых "достойных" и тем самым ускорить свою интеграцию в ряды патрициата. Нотариусы в дальнейшем будут весьма активны в городских восстаниях эпохи Религиозных войн. Но они же зачастую удерживали движение в рамках законности. Можно быть уверенным, что без нотариусов события 1514 были бы куда более кровавыми...
Таким образом, уже в апреле в Ажене сформировалась группа горожан, недовольных консулатом и обладавших при этом определенным престижем.
Однако на ассамблее 2 июля голоса этих участников апрельской сходки в Сен-Крапази были не слышны. Протест "мелкого народа" был для них полной неожиданностью, как и для самих городских властей. Но они сразу поняли, какие возможности открывает перед ними начавшаяся смута. И пока в ратуше стоял "великий шум", и пока Клерге и его товарищи продолжали уже на улице возмущаться "ворами-консулами", нотариусы и их единомышленники спешно дописывали "статьи", составлять которые начали еще на сходке в Сен-Крапази. Назавтра этот документ будет предъявлен консулам от имени всей коммуны.
Весть о конфликте в ратуше быстро распространилась по городу и его окрестностям. Так, например, семидесятилетний земледелец Ле Байонне на следствии показал, что он работал на своем поле, когда услыхал от прохожих, что консулы намереваются ввести новые поборы с продовольствия, для чего и собрались в ратуше. Тогда он оставил работу и поспешил в город. По дороге он узнал, что ассамблея уже вотировала налоги. И тогда, не сговариваясь с Клерге, он буквально повторил его слова: "Это будет преступлением, потому что если уж введут побор, то навсегда, как произошло с поборами с вина и телег, введенными в свое время для ремонта башни". Эти слова долетели до ушей "присяжного" Марка де Тапи, который шел из ратуши. Он вмешался в разговор, назвав Ле Байонне негодяем, которого следовало бы отправить в тюрьму. Ведь если кому и придется платить новый побор, так это такому состоятельному человеку, как он сам: там где Ле Байонне уплатит 3 су, ему придется выложить 50 экю. На том и разошлись. Но когда вечером Ле Байонне шел мимо лавки Марка де Тапи, тот остановил его и спросил, продолжает ли он держаться прежнего мнения о решении ассамблеи. А когда тот ответил, что никогда с этим решением не согласится, де Тапи снова пригрозил тюрьмой и сказал, обращаясь к другому "присяжному", что следовало бы дать каждому из 400-500 аженских негодяев, подобных Ле Байоне, по десяти франков, чтобы они убрались из города.