В капелле оказался заперт и купец Жиро Шалвье. А ведь он был участником апрельской сходки в церкви Сен-Крапази, но затем скомпрометировал себя соглашательством с консулами, поддержав их решение о поборах. Среди "пленников коммуны" были "присяжные", контролеры и сборщики налогов, секретарь муниципалитета и просто "видные горожане". По позднейшим показаниям .Жиро Шалвье, в капелле собралось до 50 арестованных, среди которых лишь трое - портной, каменщик и сапожник, схваченные за враждебные коммуне речи, не принадлежали к состоятельным слоям горожан.
Судя по материалам следствия, в то утро много говорилось о том, что "консулы - воры и что будет великим грехом, если их всех не повесят, и что казначей Пьер Ломбар за счет награбленного построил себе дома в Ла Серре и Ажене и выгодно выдал дочерей замуж". Как показал свидетель, толпа подошла к дому Ломбара, заявляя о своем желаний схватить его, но было непонятно, чьей властью или приказанием они действовали. "Правда, они говорили, что хотят разделить имущество тех, кто имеет больше, чем они, и что они разделят имущество, хотят те того или нет".
Итак, прозвучал лозунг раздела имущества! Как известно, уравнительные настроения сопутствовали многим народным движениям 6 средние века, а подчас становились главным лозунгом восстания, его идейным знаменем. Происходило это в тех случаях, когда в самом движении брали верх плебейские или крестьянско-плебейские слои. Но в Ажене этого не случилось. Здесь в самой коммуне внутри организации восставших умеренные элементы движения возобладали над радикальными. Кстати, когда "люди коммуны", подойдя к дому Ломбара, нашли его двери запертыми, то они так и не решились взломать их.
Требование раздела имущества богачей осталось нереализованным, но важно, что оно выдвигалось, поскольку это раскрывает новую социальную тенденцию восстания: неимущие против собственников. По-видимому, с этой тенденцией связан арест нескольких богатых купцов. Свидетели показывают, что один из земледельцев, Гильом Фульке, кричал тогда же в ратуше, что нужно перебить пятьдесят самых жирных горожан.
Во Франции XIV-XVI вв. средние и даже вполне состоятельные слои горожан зачастую оказывались причастными к городским восстаниям. Но в описании этих событий преобладали традиция, перекладываются основную вину на "неразумную чернь", "людей неимущих", "грабителей". Королевская власть все понимала, однако охотно принимала эту версию событий, обрушивая основные репрессии на городские низы и достаточно мягко обращаясь с респектабельными инсургентами. Но многие историки, не отдавая себе отчета, что имеют дело с одним из средневековых топосов, преувеличивали плебейский, эгалитаристский, "коммунистический", характер того или иного движения. Так, известный историк начала XX в. Эмба де ла Тур оценивал аженское восстание как попытку социалистического переворота и раздела имущества.
События 2-3 июля представляли собой муниципальный переворот. Действия "людей коммуны" не встретили никакого сопротивления, что объяснялось не только полной неожиданностью восстания, но и узостью социальной базы аженского патрициата. Против него выступили городские низы при молчаливом одобрении и даже частичном участии средних слоев бюргерства.
Днем в верхней зале ратуши собралось до полусотни "людей коммуны". На консульских местах сидели четверо нотариусов: Ринаси, Вале-зи, Помарелли и Бесс. Нижний этаж ратуши и площадь были заполнены толпой. Леонар Помарелли перед доставленными наверх консулами огласил текст, в основе которого лежали статьи, которые начали составлять еще в апреле и в спешке закончили уже во время восстания. Там перечислялись злоупотребления последних лет: превращение временного побора с вина в постоянный, тележечный и рыночный сборы, введенные без согласия коммуны, муниципальные займы для финансирования так и неосуществленных работ, бесконтрольное расходование средств и др. Консулам предписывалось незамедлительно отменить решение о поборах с вина и мяса, выдать представителям коммуны книги кутюм, привилегий и счетов города, отчитаться перед коммуной в расходовании денег и возвратить остаток.
Первое требование было реализовано немедленно: сделанная накануне в регистрах запись о введении поборов, была перечеркнута крест-на-крест. Консулы выдали де Ринаси книги кутюм, ремонстраций и счетов. Но выяснилось, что книга привилегий хранится в сундуке за восьмью замками и может быть открыта, только если все консулы соберутся вместе со своими ключами. Некоторым же из них удалось скрыться.
Нотариус Ринаси забрал книгу счетов домой, чтобы осуществить ревизию. Консулов отпустили до четырех часов для подготовки своего отчета. Одновременно отпустили и остальных "пленников коммуны".
Когда после обеда по набату ратушной каланчи "люди коммуны" вновь собрались на встречу с консулами, те держались уже куда увереннее. Они ссылались теперь не только на нехватку ключей, но и на то, что "книги привилегий" принадлежат королю. Затем они запросили целую неделю на подготовку полного отчета и поклялись коммуне, что в следующее воскресенье она получит удовлетворительный ответ на свои жалобы. Коммуна дала свое согласие, благо что и Ринаси еще не проверил муниципальные счета.
Но едва лишь консулы вышли на площадь, толпа, узнав об итогах переговоров, закричала, что горожан предали. От консулов требовали немедленной отставки и признаний в свершенных растратах. Казалось, их могут разорвать на части. Но вмешательство "людей коммуны" из верхнего зала ратуши сделало свое дело, и после длительных препирательств консулов, наконец, отпустили.