— Разумно, государь, — одобрил генерал-адмирал Апраксин. — Разумно ещё и потому, что все морские порты от Астрахани до Решта мы могли бы занять за две недели, а то и быстрее.
Граф Толстой, возложив ногу на ногу, прибавил со значением:
— Государь, следовало бы отправить нашему консулу Аврамову письмецо на сей счёт, пусть уведомит шаха Хусейна о намерениях вашего величества.
— Приготовь такое письмо, граф, — согласился Пётр и заговорил озабоченно: — Армяне и грузины ныне кровью истекают от жестокостей турецких янычаров. Наш долг спасти их от гибели. Если турок попрёт на Закавказье, выведем всех христиан на Каспийское побережье, поселим в Дербенте, Баку, Тёрках. Но и в этих поселениях им понадобится зашита от вероломных горцев Дауд-бека, Суркая и Адиль-гирея…
Граф Толстой вновь вкрадчиво, чтобы не рассердить своей беспардонностью царя, заметил:
— Великий государь, нам доподлинно известно от французского посланника в Турции о некоторых соображениях султана Ахмета. Сей правитель намерен проявить полное равнодушие к нашим действиям, если мы ограничимся лишь занятием прикаспийского перешейка и не станем приближаться со стороны Грузии и Армении к турецким границам.
— Чушь, дорогой Пётр Андреевич! — Пётр вспылил, хлопнув ладонью до столу. — Грузия давно ждёт помощи и готова подняться против янычар, как только забрезжут у её границ русские штандарты…
Дав понять всем присутствующим, что двух мнений на счёт христианских народов Закавказья быть не может, Пётр перешёл к плану предстоящего похода — велел докладывать бригадирам и командирам полков о готовности войск, и заседание затянулось до полуночи. Когда встал вопрос, какими силами атаковать восставших горцев, Волынский с пренебрежением сказал:
— Ваше величество, ей-богу, вы преувеличиваете Силы и возможности кавказских горцев. Это всего лишь разбойники. Да и бродят они по пять-десять всадников, и нападают на беззащитных людей. Достаточно двухтрех казачьих сотен, чтобы разогнать этот сброд. Поверьте мне, я проехал сей край и воочию убедился в этом. Жаль, что со мной был малочисленный отряд солдат, а то бы ни за что не дал в обиду наших купцов, ограбленных в Шемахе!
Военные легонько зароптали: астраханский губернатор явно преуменьшал силы горцев. Государь заметил с упрёком:
— Эка, как заносит тебя, Артемий. Ну-да ладно, думается, что бригадир Ветерани со своими ротами справится с горцами. Выйдешь, господин бригадир, с авангардами в горы до того, как мы высадимся в Астраханском заливе! У меня всё, можете отправляться к своим подчинённым…
Проводив гостей, Пётр вошёл к кают-спальню и застал Екатерину у зеркала: готовясь ко сну, она расчёсывала волосы и, повернувшись, дохнула сладким запахом Эенгерского. В неярком, слегка колышущемся свете ночника глаза царицы хмельно улыбались, и полные, словно опухшие щёки, казались розовыми.
— Ну, государыня, ты у меня ещё хоть куда! — восхитился Пётр. Обняв её за плечи, спросил: Кажись, выпивши?
— Ну так, Сашенька, кузина твоя, пожаловала ко мне с самого вечера.
— А я есть чертовски хочу, не ужинал. Вели накрыть стол. Чего-нибудь горячего, и венгерского можно.
Через минуту-другую он, накинув на плечи Екатерине плед, вышел на палубу и сел к столу, усадив её напротив. Стягивая плед у подбородка, царица пожаловалась:
— Комаров тут бог знает сколько… да крупные какие!
— Над чем это вы смеялись с кузиной? — спросил, опорожнив рюмку, Пётр, зажёвывая холодной бужениной. — Я там с людьми о сердитых делах говорил, а вы — хи-хи да ха-ха-ха!
— Не говори, насмеялись мы с ней вдоволь. Пришла в сумерках. Бросилась целовать мне руки и в слёзы ударилась. «Опозорил меня… Не успела в Астрахань ногой ступить, а уже опозорил». Спрашиваю, что с нею, а она в ответ: «Артемий опозорил! Ездил послом к шаху в Исфагань с метрессой… с развратницей здешней, астраханской. Персы брезгливо плевались на неё, а ему всё нипочём!»
— Неужто Артемий девицу с собой возил? — не поверил Пётр.
— Ещё какую! Если верить твоей кузине, то развратнее её в Астрахани другой девки нет. Прибежала кузина к тебе с жалобой, чтобы ты сослал на каторгу эту метрессу, но я её охладила. Сказала, что Артемий ездил в Исфагань четыре года назад, тогда ты ему и во сне не снилась. А она своё: «Он человек высоких дворянских кровей, потому должен знать, что когда-нибудь женится на высокородной дворянке».