Я косо смотрел на это ничегонеделание, как есть скажу, попердывание, но… Все равно не отдал бы парня. Бог свидетель. Он бы пропал, лишенный пригляду, ударил бы во все тяжкие. Во все тяжкие! Гончей рыскал бы по лесам. Нет, не сдам я его чужим людям на погибель, чтобы целый день без чего горячего в желудке с калашом по городу чегеварил. Без обеда, ой, они бы его испортили, а ты, Саша, сам знаешь, что если за тобой не присмотреть, супа тебе не наварить, не обстирать, так ты бы ничего горячего и не ел, а только ворованные с участков яблоки. И уже вижу, до какого состояния ты довел бы портянки. Ты и стирка — это оксиморон. Ну как бы тебе объяснить: противоположность, когда одно исключает другое, например… оксюморон… например… о! вкусный… вкусный чирей.
Что, Саша, любил ты меня хоть немножко? Несмотря на то что карты сулили тебе, что женишься на блондинке с доброй половиной первого этажа… С удобствами! Я всегда был довольно суеверный, да и как не верить в ворожбу, когда человеку являются такие чудеса, как тогда, когда мне предстояло совсем уже разориться и я в Лихень в паломничество поехал? Видение, что сошло с образа Богоматери, — я не говорил тебе… Когда ты спросил меня: «Что так светло?», а я ответил, что номер свой индивидуальный никак не могу найти, декларацию свою налоговую ищу, короче, лапшу тебе на уши вешал! Так вот, это была Пресвятая! Я даже подумал, не объявиться ли с этим, чтобы люди приезжали…
Но это был бы невыгодный бизнес. Ведь было уже раз, передавали по радио о разных там чудесных явлениях в Олаве, на которые церковь наложила интердикт… Мужику одному Богоматерь являлась. На заборе, на оконном стекле. И крест кровоточил. Так крест потом огородили пуленепробиваемым стеклом. Но то были восьмидесятые годы, тогда было ясно — кровоточил страданиями Польши. Со всей страны потянулись люди. К этой самой Олаве. Истерия, эмоции громадные деньги на сдаче комнат. Мужик такой навар с этого снял — жене машину, себе виллу, машину, — что из-за переизбытка денег поставил на этом месте часовенку. И тут облом: официальная церковь не признает этих чудесных явлений, не хочет освящать храм божий! Вызвали специалистов те провели исследования, дали ход процессу, и оказалось, что все это не подпадает, по мнению церкви, под определение чуда. А поскольку мужик продолжал принимать людей и показывал им, что, где и когда видел, то церковь наложила интердикт. То есть вроде как проклятие. Дескать, может показывать, если хочет, но церковь не имеет к этому никакого касательства. А народ все приезжал и приезжал, даже видели Богоматерь, даже на тарелке из-под картошки фри Она являлась в форме потеков, а тот все говорил, что́ ему Пресвятая сообщала. Разное, все о конце света. Потом он умер, а все эти постройки, воздвигнутые на деньги паломников, остались. Целый комплекс. Так вот, вдова его не знала, что делать с этим костелом, оно и понятно — вдова и с костелом. Тогда она предложила, чтоб церковь взяла все это себе. Тогда церковь сняла интердикт и взяла все себе.
И как тут не верить? Ведь жизнь она же паранормальная, так ведь, Саша? Существует ли жизнь после жизни? Правду ли говорят карты? Существуют духи? Существуют ли темные силы? Существует ли асцендент в Раке? Существуют ли внеземные цивилизации? И еще эта комета, эта комета, Александр Сергеевич, скажу тебе по секрету, эта комета лишила меня сна! Я сплю, а она подлетает. Вот черт! Мало мне прострела в пояснице? Мало варикоза? Мало налогов, судов, банкротств и учреждений? Так на́ тебе еще — комета. Ко-ме-та! Не читал? Да ты вообще хоть что-нибудь читаешь? Вот я и спешу тебя уведомить. Какую газету в руки ни возьми — везде комета да комета. Через пару лет, в двухтысячном году, долбанет со всей силы по Земле, так что океаны выплеснутся в космическое пространство. Вот так когда-то какая-то космическая сука выкосила динозавров. Ай-вэй, как тут под процент деньги дать, если все кончается и рушится, вон — штукатурка с потолка осыпается! Тело мое в упадок приходит, вены на ногах, неприятный запах изо рта с утра, леденцы вынужден сосать мятные, дорогие. Ни на что не намекаю, Саша, но одна секта в Америке совершила коллективное самоубийство для того, чтобы попасть после смерти на ту самую комету и затормозить ее как-то изнутри. Все подсели на лозоходство, на нью эйдж, черт знает о чем спрашивают, вместо того чтобы вилкой картошку ткнуть и с огня снять, у маятника спрашивают, готова или не готова. Вместо того чтобы в постель спокойно лечь, лозу спрашивают, не проходят ли здесь какие грунтовые воды. До них, до вод этих, метров десять, а им, таким-сяким, вишь, помешали, как принцессе горошина. Кость разглядывают, гадают, что будет, а чего на нее смотреть — и так все ясно: собаки и те ее не гложут, а садятся перед ней и воют. Человечество погибнет так или иначе. Если бы ты читал газеты, то знал бы, куда идет эволюция. Вот так. Если комета нас не прикончит, то отрастут у нас большие задницы. А сами мы станем маленькими, скукожимся. Маленькими с большими задницами и… гуще станет волосяной покров. Будут негры с миндалевидными глазами и светлыми волосами. Нас тут больше не будет, а останутся только какие-нибудь курпы, какие-нибудь кашубы, какие-нибудь чукчи…