Ушла через сад, через изгородь из бирючины, непременно упоминаемой во всех переводных романах, через другой участок, через овраг, потом долго шла по ручью (как это пел Высоцкий: «Чтобы им не с руки, чтоб собакам не с лап»?) и вышла к кампусу. Здесь сегодня что-то праздновали. Прямо на нее по дорожке спортивной рысью с хохотом бежали римские легионеры с лицами бейсболистов, а чуть дальше у огромного костра шла, судя по всему, шутливая торговля рабынями. Девушки в шальварах, в кокошниках, в пеплумах, жуя резинку и ослепляя белозубыми улыбками на загорелых личиках, ждали конца торга. Парни, они же — рыцари, дожи, пираты, султаны, — выкрикивали цену, набавляя по доллару. У костра стояла крепенькая Гретхен в чепце, с длин-нющими, до пола, рыжими волосами. Веснушки на ее англосаксонском личике с коротким носиком и мягким подбородком походили на золотую пыльцу волшебного цветка, который она нюхала, прежде чем выйти на свет костра. Аукцион шел бойко, и обладателем Гретхен за пятнадцать долларов стал огромный и тоже рыжий увалень. Заиграл оркестр, увалень сплясал с Гретхен что-то вроде польки и под конец под крики «Вау!», свист, аплодисменты Гретхен поцеловала его, став на цыпочки. К костру вышла следующая девушка в напудренном парике, в кринолине с мушкой на левой щеке. Торги продолжались.
«Господи, спасибо Тебе, что Ты дал мне увидеть все это. Я прожила жизнь, как зомби, убивая в себе все человеческое. Страх, вечный страх лишил меня детства, юности, воли, страсти, мужества. И что бы ни ждало меня впереди, приму все, и я никогда не забуду, как бесценный подарок, эту ночь, этот костер, птицу, которая клевала мою руку, защищая своих детей, белые звезды нарциссов в черной траве, овечий ручей».
В маленьком студенческом кафе она съела сэндвич и проверила содержимое портмоне. Все было на месте, плюс шестьсот двадцать «ягодичных».
«Куда ж нам плыть?»
Худой паренек, шмыгая носом, убирал подносы с грязной посудой, вежливо обходя Ирину стороной.
Она уже узнавала таких, Не Умеющих Вставать На Цыпочки. В этой стране главным качеством почитается умение вставать на цыпочки, то есть преодолевать себя. Чуть-чуть больше того, на что ты способен, усилие, усилие, усилие… Это начинается уже в школе, и, если ты не умеешь или не хочешь тянуться вверх, становиться выше самого себя, — тебе конец. Джерри объяснил: здесь никто никому ничем не обязан. Не умеющие делать над собой усилие пополняют ряды заторможенных продавцов в больших дешевых универсамах, уборщиков Макдоналдсов и заправщиков на бензостанциях.
Паренек налил из автомата кофе и уселся перед телевизором переждать, пока уйдет последняя посетительница. Снова начал накрапывать дождь, капли потекли по витрине, вымытой столь тщательно, что лишь дрожащая водяная пленка выдавала наличие стекла. На асфальтовой стоянке мок белый допотопный автомобиль, явно принадлежащий пареньку.
— Хай! — окликнула Ирина. — Я хочу купить у тебя на одну ночь машину. Моя сломалась, а мне надо в аэропорт. Я боюсь такси, я иностранка, и боюсь черных, а ваши таксисты почти все черные.
— Есть и белые. — Парень подошел к столику. — Если хотите, мэм, я вызову такси по телефону.
— Нет. Я боюсь. Я хочу взять у тебя машину на ночь. Я оставлю ее на стоянке в аэропорту, в Дюраме. Я дам тебе пятьсот долларов.
— Я купил ее за двести.
— Я дам тебе триста, и ты завтра заберешь ее в аэропорту. Я оплачу стоянку за сутки.
Ирина вынула три стодолларовые бумажки.
— Вы можете ее взять бесплатно, если… если вы никого не убили, — выпалил он и покраснел.
— Я никого не убивала и не сделала ничего плохого.
— Ваша блузка грязная.
— Да. Это потому, что возле дома из гнезда выпал птенец и я искала его в траве.
— У вас, наверное, хищный кот?
— Да. Мой кот очень хищный.
— Ему нужно сделать операцию, и он станет спокойным. Это совсем безболезненная операция.
— Я сделаю, когда вернусь из путешествия. Видишь, вот мой билет. Я улетаю завтра утром.
— Возьмите мою машину просто так, без денег.
— Нет. Без денег я не возьму. Она автомат?
— Да. И она в порядке. Я за ней хорошо ухаживаю.
— А как ты доберешься домой? Возьми мой зонт.
— Спасибо. Не беспокойтесь. Я живу здесь. У меня есть комната. И еще у меня есть мотоцикл.
Она не могла отказать себе в удовольствии проехать мимо дома мистера Тренча. У тротуара напротив дома стоял двухместный «порше», но окна в «теремке» были по-прежнему темными.
Ночь она провела в студенческой дискотеке, где ловила на себе изумленные взгляды юнцов и их подружек. Под утро перебралась в джаз-клуб, где просидела в полутьме за стойкой, слушая рассказы соседа — огромного детины, воевавшего во Вьетнаме, потом служившего на военной базе в Турции. Его «узкой специальностью» был радиоперехват эфира соседей — советских пограничников. Для этого он три года изучал русский язык в Монтерее. Когда детина сипловатой скороговорочкой процитировал ей родной матерок, показывая, как говорят русские, Ирина подумала, что монтерейская школа может гордиться своей методикой и учениками. Детина жил в Чикаго, а в Треугольник прилетел на обследование. Была одна загвоздка: после ранения во Вьетнаме дырку в голове прикрыли какой-то пластинкой. Дал Ирине пощупать, — действительно, под пальцем что-то чуть пружинило.