Она слышала их разговор. Слышала, несмотря на расстояние, разделяющее их, несмотря на шум электрички, подъехавшей к платформе «Новая деревня», несмотря на машины, проезжающие совсем неподалеку. И более того: шум электрички, влажное шипение слякоти под колесами машин возникли только сейчас. Двое приближались к ней. Она пошла им навстречу: старая, никому не нужная тетка в когда-то шикарной шубе из очень щипанного бобра.
Женщина была хороша жесткой порочной красотой. Порок был не только в чувственной гримасе губ, в преждевременной резкости носогубных складок, — он был изначальным. Ничего не значащее слово определяло суть. Изначальный, то есть заложенный природой в один из генов.
— Даю тебе честное благородное слово, — услышала Ирина теперь уже вьяве.
«Какое честное благородное слово может быть у человека с таким рыбьим глазом?»
— Но я действительно не знаю, с кем он ехал последний раз.
— С человеком, с которым ты спишь, угадал?
— Нет. Не угадал.
— Ты уверена? Разве ты можешь быть уверена, что не спишь с кем-нибудь?
— Я уверена, что это был не тот, с кем я сплю. С другими я трахаюсь.
— А почему ты так уверена?
— Потому что его нет в городе.
— Как все б…и, ты имеешь предмет для души?
— Со мной обязательно так разговаривать?
— А разве ты не б…ь?
— Знаешь, что означает б…ь у Даля? Лживая.
— Совпадает.
— Нет, не совпадает. Я лгать не собираюсь, хотя ничего ты со мной сделать не сможешь.
— Как это не могу! Ничего себе: наркота, убийство, валюта — и я не могу. Очень даже могу.
— Я к этому отношения не имею.
— А ширяется кто?
— Это надо доказать.
— Докажу.
— Вот и работай, совок. Тебе за это деньги платят. А меня оставь в покое. Я скромный бухгалтер, у меня в автомобильной катастрофе погиб муж, и через несколько месяцев я выхожу замуж за финского подданного. Понял?
Ирина повернулась, возвращаясь к пилону.
Женщина, умело раскидывая высоко открытыми коленями полы дубленки, шла ей навстречу. Голубые глаза обожгли холодным, как у газовой сварки, огнем.
«Да ведь это те — из ресторана. Мужика я все-таки встречала раньше, хотя лицо незапоминающееся, зато красотка — «очень молода, но не из нашего столетья». Интересный у них разговор. «И всюду страсти роковые и от судеб защиты нет». Цитата номер два».
Хата была в Озерках.
«Обычный кооператив средней руки. Такие затевают интеллектуальные пролетарии: редакторы, младшие научные сотрудники. Сюда же маститые отселяют детей.
Завтра поинтересуюсь, а может, и сегодня еще успею. Хотя вряд ли. Судя по походке, этому странному детскому выбрасыванию ступни, — толк в этом деле знает. Вернее, так — дело свое любит. Кимоно классное. Не нынешняя синтетическая подделка. Натуральный шелк. Скромные, изящные подлинные знаки, как положено, на спине промеж лопаток, на груди. Довоенного образца. Интересно. На стене крейсер и огромная фотография: самолет Руста, плюхнувшийся на сердце страны. Из финской газеты, внизу обломки финского шрифта. Жаль, что Почасовик в отъезде. Здесь можно попробовать вдвоем, то есть втроем. Почасовик говорил, что если компания хорошая подбирается — лучше не бывает. Ну да ничего — все впереди, если, конечно… Если, конечно… Будет жаль… В следственной такую будут пилить кому не лень… Впрочем, за валюту, за «колеса», за травку можно откупиться. Но ведь пилить такую послаще «колес» и травки…»
Татьяна, стоя спиной с белой звездочкой-мишенью, напевая, варила кофе.
вот привязалась.
— Что означает этот припев? — Герман подошел к ней.
— Ничего…
Разлила по чашкам кофе. Села. Пола кимоно откинулась. Такие колени и икры можно увидеть только в фильмах.
— Часто ходишь в оздоровительный центр?
— Каждый день.
— Гантели, растяжки, сауна, бассейн?
— Плюс аэробика.
— Сколько ты стоишь в финских марках?
— Тысячу.
— С кем делишься?
— Сейчас ни с кем.
— А раньше?
— Обычно. Ты же знаешь: швейцар, дежурный, администратор, менту сигаретами, жвачкой, бутылкой… Таксист, конечно.
— Был свой, постоянный?
— Конечно.
Отвечала вяло. Голубые глаза-молнии погасли.
И вдруг понял: ее ломает. Чуть не охнул. Такой удачи не ожидал, всего, что угодно, но чтоб такой жетон вытянуть… «Спокойно… Время работает на нас».