Маленькое переднее крыльцо Шаны Тимберлейк было заставлено банками из-под кофе с растущими в них травами, каждая аккуратно помечена надписью: тимьян, майоран, орегано, укроп и двухгаллонная банка из-под томатного соуса, заполненная петрушкой.
Окна у передней двери были слегка приоткрыты, но занавески задернуты. Я постучала.
Услышала, как изнутри спросили — Да?
Я начала говорить через дверь, адресуя свою речь дверным петлям.
— Миссис Тимберлейк? Меня зовут Кинси Миллоун. Я частный детектив из Санта-Терезы.
Я бы хотела с вами поговорить.
Молчание. Потом — Вы та, что нанял Ройс, чтобы освободить Бэйли?
Непохоже, чтобы ей нравилась эта идея.
— Думаю, что это одна из интерпретаций. Вообще, я здесь, чтобы разобраться в убийстве. Бэйли говорит, что он невиновен.
Молчание.
Я попробовала еще раз. — Вы знаете, что расследования практически не было, потому что он признался.
— Ну и что?
— Допустим, что он говорит правду? Допустим, что тот, кто убил ее, до сих пор ходит по городу, показывая нос всем нам?
Последовала долгая пауза, затем Шана открыла дверь. Ее волосы были растрепаны, глаза опухли, тушь размазалась, из носа текло. От нее пахло бурбоном.
Она затянула поясок на цветастом кимоно и уставилась на меня мутным взором.
— Вы были в суде.
— Да.
Шана слегка качнулась, стараясь сосредоточиться.
— Вы верите в правосудие? Вы верите, что справедливость торжествует?
— Иногда.
— Ну вот, а я нет. Так что о чем тут разговаривать? Тэпа застрелили. Джин задушили. Вы думаете, что что-то вернет обратно мою дочь?
Я ничего не отвечала, но продолжала смотреть на нее, ожидая, когда она успокоится.
Она презрительно нахмурилась.
— У вас, наверное, даже нет детей. Спорю, у вас даже никогда собаки не было. Вы похожи на того, кто порхает по жизни, ни о ком не заботясь. Стоите здесь, говорите о «невиновности». Да что вы знаете о невиновности?
Я сдержалась и мой тон был мягким.
— Давайте скажем так, миссис Тимберлейк. Если бы у меня был ребенок и кто-то убил бы его, я бы не напивалась в середине дня. Я бы перевернула этот городишко вверх дном, пока бы не нашла, кто это сделал. И потом сама бы свершила правосудие, если бы потребовалось.
— Ну, я не могу вам помочь.
— Вы этого не знаете. Вы даже не знаете, чего я хочу.
— Почему бы вам не сказать мне?
— Почему бы вам не пригласть меня в дом, и мы сможем поговорить.
Она посмотрела через плечо. — У меня беспорядок.
— Какая разница?
Шана снова сфокусировалась на мне. Она едва могла стоять.
— Сколько у вас детей?
— Ни одного.
— У меня столько же.
Она толкнула экранную дверь и я вошла.
Помещение представляло собой одну комнату, с плитой, раковиной и холодильником в дальнем конце. Все поверхности были завалены грязной посудой. Маленький деревянный стол с двумя стульями отделял кухню от гостиной, один угол которой занимала кровать с наполовину свесившимися простынями. Матрас провисал в середине и выглядел так, что если сесть на него, он извергнет пружинную симфонию.
Я заметила ванную комнату через занавешенный проход справа, за ней был стенной шкаф, а дальше — задняя дверь.
Я прошла за Шаной к кухонному столу. Он упала на один из стульев, потом снова поднялась, нахмурившись, и озабоченно проследовала в ванную, где ее вырвало. Я ненавижу слушать, как люди блюют. (Готова поспорить, это большая новость).
Я подошла к раковине, освободила ее от грязной посуды и включила горячую воду, чтобы заглушить звук, идущий из ванной. Пустила струю жидкости для мытья посуды в набирающуюся воду и с удовольствием наблюдала, как начало формироваться облако пузырей. Я запустила тарелки в глубину и добавила по краям вилки и ложки.
Пока отмокала посуда, я собрала мусор, который практически полностью состоял из пустых бутылок из-под виски и банок из-под пива. Заглянула в холодильник. Лампочка не горела, внутри пахло плесенью, к металлическим полкам присохло что-то, напоминающее собачьи какашки. Я закрыла дверцу, испугавшись, что вынуждена буду присоединиться к Шане.
Послышался звук спускаемой воды в унитазе, а потом успокаивающий шум душа.
Обладая неизлечимым любопытством к чужим делам, я обратила внимание на стопку корреспонденции на столе. С тех пор, как я была маминой маленькой помощницей, я чувствовала, что почти имею право совать нос в ее дела.
Я пробежалась пальцами через неоткрытые счета и рекламу. Ничего интересного. Было только одно личное письмо, большой квадратный конверт со штемпелем Лос-Анджелеса.