— Приду. — Он повернулся и пошел навстречу приближающимся голосам.
«Если оглянется, все сбудется», — загадала Клавдия.
Он оглянулся. Она беззвучно рассмеялась и подумала: «Ой, что это я, как девка, совсем ума лишилась».
Сидеть у окна сложа руки и ждать, как однажды ждала его, она не могла. Нужно двигаться, что-то делать, чем-то занять себя.
Ей захотелось, как и тогда перед Марьей, щегольнуть перед Матвеем своей домовитостью. Наставила на стол столько, что и десятерым не съесть.
Еще при Геннадии, как-то в городе, Клавдия купила рюмку. Зашла в посудный магазин за стаканами и увидела на витрине рюмку. На тоненькой ножке, блестящая, сверкающая всеми гранями, эта рюмка поразила Клавдию. Она приценилась. Пятнадцать рублей такая фитюлька! Да Геннадий ее живьем съест, скажет — не знаешь, куда деньги девать. Сама не зарабатываешь и не жалеешь (он частенько так попрекал). Она вышла из магазина, постояла, вернулась и купила рюмку. Геннадию обновку не показала, а, завернув в куделю, чтобы не сломалась, спрятала в нижний ящик комода.
Вот когда рюмка пригодилась. Из этой рюмки они с Матвеем выпьют за свое запоздалое счастье, за бабье лето. Где сядет Матвей? Только не на том месте, где прежде сидел Геннадий. Нет, ни за что. Матвей сядет тут, у печки. Зимой ему тепло будет. А весной как раз напротив окна, и в окно яблонька заглядывает.
Ох, все-то у них с Матвеем будет по-другому…
И пусть в хате все будет по-другому…
Она сорвала старенькие занавески с окон. Вытащила из сундука пахнущие нафталином тюлевые шторы и повесила их. Постелила на комод новую скатерть.
В горнице стало светло и празднично, все готово к приходу Матвея.
А его все нет.
Первый час… Неужто еще заседают?
Залают соседские собаки, Клавдия выскакивает во двор и вглядывается в густую тьму. Прислушивается.
Сердце бьется шибко… шибко… Ночь еще по-летнему теплая. Спят хаты, спят улицы и переулочки. Спит, не движется темная речка, отражая мохнатые звезды. Заснули ракиты над рекой.
Спят люди, спят…
Только вон там, на пригорке, не гаснет огонек. Его можно увидеть, если взобраться на скамейку у калитки…
Там Матвей…
Интересно, сказали ему, что она хлеб от дождя уберегла?
…Разбудив ночную тишину, чей-то высокий девичий голосок пожаловался:
«Будто про меня поют», — подумала Клавдия.
Наверное, молодежь собралась на своем заветном местечке у запруды. Когда-то и она, Клавдия, туда бегала.
Вот и другой, более резкий, на низких нотах забористый голос прокричал, споря с первым:
Печальной свирелью запел первый голосок:
Умолкли девичьи голоса. Наплыла тишина.
Дремлет деревня…
«Красота не в поле травка, я за ней не сбегаю», — повторила про себя Клавдия… Сколько про красоту песен поют, а вот ушла ее, Клавдии, красота… Ушла, слиняла. Стало страшно. Да и за что ее, такую-то, любит Матвей? Померещилось ей это. Учительница моложе, красивее, образованнее. Вдруг не придет?
Клавдия вернулась в горницу. Подошла к комоду и пристально глянула в зеркало. Морщины под глазами, на лбу… А если он посмеялся над ней?
Нет, не такой Матвей человек.
— Придет он! — сказала она громко той, что пытливо смотрела на нее из зеркала.
Вот лицо блестит. Где-то у Вали была пудра. Клавдия достала из нижнего ящика комода коробочку.
Стукнула калитка… Шаги… Пришел! Но как же она не слышала лая собак! Скрипнула дверь. Клавдия с загоревшимся от радости лицом оглянулась. Коробка с пудрой выпала из рук, оставляя белый хвостатый след на платье.
— Ты?! — вырвалось само собой.
На пороге горницы — Геннадий.
Они так и стояли, не двигаясь, она у комода, он на пороге, не отрывая взгляда друг от друга.
«Ой, господи, да зачем же это его принесло?!»
Тот же Геннадий и не тот. Прожила с ним более десяти лет, а сейчас только разглядела. Неужто она когда-то считала его красивым мужчиной? Сам рослый, а голова узкая, словно сплюснутая. На городских хлебах он не то что раздобрел, а обрюзг как-то. Под глазами мешки. Пил, поди, много. И усы отпустил. Как у кота. Зачем ему усы понадобились? А глаза пустые. Недаром Ольга звала его белоглазым. Пиджак чудной — клетчатый, ровно кофта с чужого плеча. Штаны на коленях пузырятся. Видать, не очень его там обихаживали. Но зачем он пришел?..