Это далеко не полный перечень замученных и убитых жителей Первомайского. Безвестными остаются случайно попавшие в чужие местности евреи. Никто не оставил списков погибших еврейского поселения Захарино, исчезнувшего в войну, где жило много сотен евреев, судьба которого сложилась хуже, чем у жителей Хатыни, Лидице и Орадур. О тех хоть помнят. О Захарине известно, что в Западной области здесь был национальный еврейский сельсовет, было несколько еврейских национальных сельсоветов. Теперь о нем нет и следа.
Может быть, это мое первое послевоенное напоминание о нем. Многие старожилы рассказывали мне с большой теплотой о деревне Захарине, о рядом расположенной еврейской деревне Козловке, теперь тоже исчезнувшей. Особенно переживал за Захарино глава администрации поселка Стодолище, уроженец тех мест Калугин Николай Александрович. Он утверждал, что в Захарине было более 300 еврейских домов. Он учился в Горьковской школе (возле Заревского спиртзавода, где до войны тоже работали евреи). Он утверждал, что кое-кто в войну все же ушел из Захарина и Козловки. В 1985 году кто-то выкопал оставленный евреями клад. Нашедшие его передрались, и клад конфисковали. Н. А. Калугин утверждает, что захаринских евреев расстреливали и в Захаринском рву. Приезжавшие из Ленинграда евреи поставили у рва памятный знак, судьба которого не известна.
Геноцид евреев на Смоленщине десятилетия замалчивался и считался для войны нормальным явлением, так же погибали не только евреи, но и русские. И темы эти, если не считать музеев в Шумячах, Велиже и чуть-чуть в Духовщине, не раскрываются, и о них раньше не принято было писать. Время прошло, теперь писать об этом уже трудно, но нужно.
МСТИСЛАВЛЬ
Секреты дедовых хозяйств
И. Цынман
В наше время молодежь да и кто постарше не интересуются своей родословной. Зачастую ничего не знают не только о своих прадедах, но и даже о бабушках и дедушках. Это обедняет жизнь. В старину было иначе. И сегодня во всем цивилизованном мире бережно хранят память о прошлом, о своих предках.
По переданной мне матерью легенде мой прадед по матери, чье имя мне дали, был учителем, имел еврейский хедер (школу). Брат прадеда Лазарь в середине XIX века попал в рекруты, был николаевским солдатом и офицером. Он более 25 лет служил в царской армии, воевал вместе с Корниловым, Нахимовым, Новосильским, участвовал в Синопском сражении, а уйдя в отставку при царях Николае I и Александре II, дослужился до высокого поста. Он отвечал за царский выезд, следил за постоялыми дворами, ямщиками и почтой. С появлением железных дорог эта служба изменилась.
Волею судьбы Лазарь перешел в православие, имел русскую жену и детей. Измена иудейской вере мучила его всю жизнь, и он старался искупить свою вину перед евреями. Первым делом он построил на личные деньги в еврейской деревне Заречье, расположенной рядом с Мстиславлем, синагогу. Но предрассудки были так сильны, и евреи деревни в эту синагогу ходить не стали, предпочитая старую развалюху. В ней мне довелось бывать с дедом еще в пятилетнем возрасте. В конце прошлого века Лазарь купил своему брату Иосифу, моему прадеду, в той же деревне надел земли и леса. Прадед был не земледельцем, а учителем, поэтому он передал землю и лес своему старшему сыну Лейбе, моему деду по матери.
Трудное было начало. Сначала дед срубил на новом месте небольшой дом из своего леса, он постепенно обрастал хозяйственными постройками. К началу первой мировой войны дед перестроил дом для своей многодетной семьи. Он стал пятистенным, большим и просторным. Дом стоял на высоком месте, на вершине подъема от реки Вихры, имел парадное крыльцо с крышей и двумя скамейками около, которые вечерами не пустовали. Крыша дома была покрыта щепой. За въездными воротами, которые вели в закрытый двор, размещался большой амбар. В нем осенью и весной обрабатывали зерно, веяли его, сортировали. Зерно хранилось в засеках вдоль стен. Сюда же для переработки свозили фасоль, гречку, горох, коноплю, рожь, пшеницу, ячмень. Овес дед не сеял, он его обменивал на семена или покупал.
За амбаром внутри двора был ледник. Зимой дед с детьми привозили лед с протекавшей в километре от дома чистой реки Вихры. Оттуда же в бочках привозили воду. Ледник имел два отсека для молочных и мясных продуктов, эти продукты нельзя было ставить рядом.
За ледником размещался сеновал с отделением для лошади. В этой малой конюшне были окна со ставнями, позволявшие выкидывать навоз прямо на огород. На повороте двора в крытом сарае хранился весь инвентарь: телеги, сани, хомуты. Здесь дед любил плести из пеньки веревки, потом шел сарай-погреб, куда осенью ставилась лошадь и телега. В моей памяти сохранилось, что дед на зиму запасал тысячу пудов картошки. Помнится, в этом сарае почти ничего не было. Нам, детям, запрещалось туда входить, внушалось, что перекрытие может рухнуть. Дальше находился коровник, в разное время то с одной, то с двумя коровами. Временами там был теленок, и мы, дети, почти ежедневно ходили его гладить. И, наконец, к дому, около второго входа со двора на кухню, примыкали птичник, кладовка для хранения муки, посыпки, ведер, бидонов. Все постройки размещались так, чтобы удобно было жить и вести хозяйство.