Мой адрес: Москва, М. Дмитровка, 16, «Красная звезда», Илье Эренбургу».
Это письмо Евгений Леонович пронес на фронте всю войну. Оно было с ним во всех боях, в полковой разведке, при противотанковом орудии (ПТР), минометном орудии и в госпитале после тяжелого ранения 17 февраля 1945 года под Кенигсбергом.
Евгений Леонович рассказывает: «В первом письме о событиях в Красном я писал кратко. После оккупации фашистами Красного и бегства от массового расстрела наша семья пряталась до освобождения в Краснинском и других районах Белоруссии. В одном районе и месте находиться было очень опасно. В первом письме более подробно я не мог писать Эренбургу только по причине отсутствия бумаги. Первое письмо я писал карандашом — не было чернил.
Ответ и бумагу я получил в Красном, как раз в то время, когда я призывался в армию. Второе письмо я послал из полковой школы младших командиров, откуда я через три месяца вышел сержантом и уехал на 3-й Белорусский фронт. Второй ответ Эренбурга был с благодарностью. Он писал, что мой рассказ будет включен в «Черную книгу». Ответ мне сохранить не удалось…».
От себя добавлю, что в том издании «Черной книги», которое я читал, этого рассказа нет, но о событиях в Красном в книге был помещен рассказ его знакомой Сони Глушкиной.
С тех пор прошли многие десятилетия, и я прошу Евгения Леоновича кратко изложить, что он помнит о событиях тех лет. Вот продолжение его рассказа.
«Родился я в 1926 году в Красном в семье скотозаготовителя. Семья наша была большая: мать домохозяйка, у меня было два брата и две сестры. Большую часть жизни в Красном наша семья жила с землей, коровой, другим скотом и птицей. В Красном в еврейской школе я не учился. Ее закрыли до моего поступления в школу.
Немцы вошли в Красный 14 июля 1941 года. Мой старший брат строил оборонительные сооружения и нас потерял. Позже выяснилось, что ему удалось перейти линию фронта и, будучи младшим лейтенантом, он погиб в боях за Керчь 24 января 1941 года. Похоронен он был в деревне Каменка в трех километрах от Керчи.
Наша семья еще до прихода немцев 12 июля на лошади уехала из Красного и застряла в дер. Палкино в 15 км от Красного. Здесь мы были около 2-х недель. Пришлось вернуться в Красный, в свой дом. В августе и сентябре нашу семью беспокоили мало. В октябре была сформирована полиция из русских и белорусов, и начались зверства. Потом собрали всех евреев: около ста человек. В моей памяти сохранились фамилии семей: Цейтлины, Глушкины, Красновские, Сорины, Сорокины, Михальчук (жена у него еврейка, двое маленьких детей), другие фамилии не помню.
На сборе около комендатуры (в школе) приказали евреям носить десятисантиметровые желтые знаки на груди и на спине и всюду быть с этими лапиками. Затем они определили место гетто — в доме Цейтлиных и соседних двух домах. Ограждения не было, теснотища была ужасная, спали где попало. На домах, где жили евреи, были желтые знаки. Там мы прожили всю зиму до массового расстрела 7 и 8 апреля 1942 года.
До зимы евреи работали на овчинном дворе — обрабатывали и грузили для отправки немцам урожай, пилили дрова, мыли немцам полы. Зимой чистили от снега дороги. Евреи голодали, так как менять на продукты уже было нечего.
В гетто поселили двух молодых мужчин, уцелевших после Монастырщинского расстрела. Один был переводчик, а второй художник. Они работали в комендатуре. 7 апреля они пришли в гетто на обед. Полицаи их отпускали. Они сказали, что слышали разговор в комендатуре — приехала команда СС и их командир просил комендатурских немцев найти и выдать шнапса, так как им предстоит работа. Молодые мужчины узнали, что будет расстрел. В это время я был у Цейтлиных в доме, быстро вернулся, обо всем рассказал матери. Сняв желтые знаки, семья, кроме меня, ушла к знакомым в деревню Сорокино, оттуда в деревню Буяново, что в 5 км от Красного, где я с ними должен был встретиться. Я вернулся к Цейтлиным.
Молодые мои товарищи, отощавшие, но красивые, сидели на кухне и ждали смерти. В комнате, где я находился, одно окно выходило на улицу, а второе во двор. В пять часов еще что-то можно было решить, но инициативы не было. Без пятнадцати шесть на улице у дома появилась машина, из которой стали выскакивать эсэсовцы и полицаи. Они окружили дом. Я выскочил в окно во двор босой и по снегу добежал до кирпичного сарая «Заготзерно». В меня стреляли, я бежал в ров и спасся от выстрелов. Почти босым шел я в Буяново, при этом до красных волдырей обморозил ноги. Спаслась только наша семья и Соня Глушкина с ребенком.