На четвертый день в городе появились объявления и приказы военного коменданта, который требовал явиться на регистрацию всем коммунистам и комиссарам. Евреи, которых немцы называли «юде», объявлялись вне закона, и связь с ними русского населения категорически запрещалась. В городе было введено военное положение. Все виды оружия, боеприпасы, радиоаппаратура подлежали сдаче.
Каждый приказ, каждое объявление военной комендатуры заканчивались фразой: «За неповиновение — смертная казнь». Слова «смерть», «расстрел», «повешение» прочно вошли в жизнь велижан в тот мрачный период.
Во второй половине июля еврейскому населению города было приказано пройти регистрацию, после которой они были обязаны на верхней одежде на груди и на спине пришить лоскуты — латы из желтой материи, как отличительные знаки их принадлежности к неполноценной расе. Появление еврея на улице без опознавательного знака каралось смертью на месте. В это же время появился очередной приказ оккупационных властей на немецком и русском языках, который требовал свести все еврейское население города в рабочие батальоны, запретить евреям все виды трудовой деятельности, кроме работ, которые укажут немцы. Мужчин и юношей немецкие дорожники стали использовать на ремонте полотна шоссейной дороги Велиж — Демидов — Смоленск, которое проходило через самую широкую и длинную улицу Володарского. Часто можно было видеть на этой улице (в период оккупации немцы ее переименовали в Демидовштрассе) рабочих еврейского батальона с лопатами и кирками в руках. Одни кирками разбивали кирпичи, которые привозили на машинах немецкие дорожники-саперы из центра города от разрушенных во время бомбежек зданий, другие укладывали битый кирпич на полотно проезжей части дороги. Если кто-то уличался в нерадивом отношении к работе, конвоиры заставляли жертву взять кирку или лопату в вытянутые руки и по команде конвоира приседать столько раз, сколько он назначит. Обычно назначали 100–150 приседаний. Уже после 50 приседаний истощенный человек падал в изнеможении, но его пинком сапога или ударом приклада винтовки заставляли встать, и истязание продолжалось.
В один из августовских дней из центра города подкатила легковая машина, в которой сидел немецкий офицер. Машина остановилась возле работающих евреев на ул. Володарского. Офицер вылез из машины. Он был в френче, брюках галифе, до зеркального блеска начищенных сапогах и со стеком в руке. Шофер начал разворачивать машину. Офицер стал на обочине дороги и что-то сказал конвоиру. Тот подошел к одному из работающих и прикладом винтовки подтолкнул его в сторону офицера. Когда рабочий приблизился к офицеру, тот хлестнул его стеком по плечу. Еврей упал на колени (это был далеко не молодой мужчина) и стал что-то говорить офицеру в свое оправдание, а тот вторично огрел его стеком по спине и что-то повелительно приказал. Избиваемый человек обхватил руками сапоги этого изверга и стал целовать носки его сапог. Тогда носком сапога этот садист стал бить свою жертву в лицо и бил до тех пор, пока из носа этого человека не пошла ручьем кровь. Удовлетворив свою звериную тягу к насилию над слабым, этот «цивилизованный европейский дикарь» спокойно сел в машину и укатил к центру города.
Этот же приказ требовал от евреев уважительного отношения к немецким военнослужащим. При встрече на улице с немецким офицером или солдатом евреи должны были уступать им дорогу, сойти с тротуара на проезжую часть дороги, снять головные уборы и низко кланяться.
Вот какой случай произошел на одной из центральных улиц нашего городка. Всем велижанам предвоенного периода был хорошо известен еврей по имени Лева. Называли его еще и Сурлейб. Было у него прозвище «Медвежье солнышко», потому что зимой и летом он ходил без головного убора и в галошах. Все его считали убогим. Он был невысок ростом, коренаст и широкоплеч, обладал большой физической силой. До войны на своей двухколесной тележке Лева развозил по торговым точкам мороженое, лимонад, бочки с пивом, которые снимал с тележки без посторонней помощи и вносил в пивные. В работе он не отказывал никому и делал ее бескорыстно. Когда Лева шел по улице, все уступали ему дорогу. В конце июля 1941 года Лева шел по тротуару и, встретив немецкого офицера, идущего ему навстречу, не уступил ему дорогу. Подойдя к Леве, оккупант рукой наотмашь хлестнул его по лицу. В ответ на это Лева развернулся и своим «пудовым» кулаком так трахнул по морде гитлеровца, что тот как сноп соломы упал на мостовую и потерял сознание. Дежуривший у пулемета, который стоял на перекрестке улиц, немецкий унтер, оказавшийся свидетелем этого поединка, выхватив из кобуры пистолет, разрядил в Леву всю обойму. Только после восьмого выстрела Лева прислонился к стене и сполз на панель.