В ночь с 14 на 15 февраля большевики начали восстание силами всего в 200 человек. К ним присоединилась лишь незначительная часть гарнизона, ибо сведения о большевистском брожении в нем были преувеличены.
Восставшие, арестовав офицеров и коменданта Киверчука, двинулись на железнодорожную станцию, где в вагонах квартировали казаки. Но семесенковцев оказалось куда больше, чем ожидалось, и солдаты, практически не вступая в бой, при первых же выстрелах вернулись в казармы. Семесенко за несколько часов разгромил восстание, а главные заговорщики — больше вики — все разбежались!
Освободившийся из-под ареста Киверчук на вопрос, кто его арестовал, провокационно соврал: «Жиды из квартальной охраны». На самом же деле среди восставших были кто угодно, но вину возложили на проскуровских евреев, не подозревавших ни о восстании, ни о своей близящейся участи.
Выставив своим казакам и гайдамакам на вокзале пышное угощение с водкой и коньяком, Семесенко обратился к ним с речью. Он говорил им, что жиды, эти самые опасные враги украинского народа, собирались вырезать всех казаков и гайдамаков и что теперь необходимо им достойно отомстить.
Он заставил гайдамаков поклясться перед украинским знаменем, что они вырежут всех жидов Проскурова, не применяя огнестрельного оружия, не грабя жидовского добра и не насилуя жидовок! Поставленная им задача — убивать, убивать и еще раз убивать, используя при этом только холодное оружие: шашки, штыки и т. п. Запротестовал только один сотник, что едва не стоило ему жизни.
С самим погромом (иногда его называют еще «кровавой баней») не затянули: он состоялся в тот же день, 15 февраля, тотчас же после обеда. Присягнув перед знаменем, казаки и гайдамаки выстроились и с песнями и музыкой направились от вокзала в город...
В два часа пополудни на главной улице Проскурова появился конный отряд красношлычных гайдамаков численностью в 450 человек[54]. Когда он поравнялся с еврейским кварталом, раздался свист командиров и гайдамаки спешились. Оставив лошадей под присмотром дежурных, группами в пять-восемь-десять человек они рассыпались по еврейским улицам и вламывались в еврейские дома. Организованно, по команде принялись за дело, прибегая только к холодному оружию. Шли из дома в дом и резали, кололи, рубили всех подряд. Действовали так тихо и спокойно, что евреи на соседних улицах и не подозревали, что происходит. На перекрестках стояли гайдамаки и убивали бегущих евреев.
Резня закончилась, как и началась, свистом командиров. Гайдамаки побежали к своим коням, вскочили на них, выстроились и с песнями и музыкой вернулись на вокзал.
В тот же день, 15 февраля, петлюровцы зверски зарубили вставшего на защиту еврейского населения 37-летнего протодьякона Проскуровского кафедрального собора Климентия Васильевича Катчеровского (это его настоящая фамилия), отца троих малолетних детей от 2 до 9 лет. Во время погрома многие другие украинцы, русские и поляки, соседи и друзья, с риском для себя самих спасали евреев, прятали их в своих домах и подвалах.
По одним сведениям, резня продолжалась три-четыре часа, по другим — шесть с половиной. Погибло, по разным оценкам, от 1600 до 4000 человек, ранено не менее 700, не менее 900 детей стали сиротами.
Вот как смачно описывал Проскуровский погром очевидец, а возможно, и сам погромщик, ставший потом классиком украинской советской поэзии, — Владимир Сосюра:
Старшины говорили, что это евреи сагитировали белгородцев[55]. Говорили, что казаки первого куреня поклялись под флагом денег не брать, а только резать. Они пошли в город и вырезали почти всю проскуровскую еврейскую бедноту. Портных и сапожников. В буржуазные кварталы они не заглядывали. Был один казак, который знал еврейский язык. Он подходил с товарищами к запертой двери и обращался к перепуганным жителям на еврейском языке. Ему открывали...
Одной гимназистке воткнули между ног штык... А расстреливали так: стреляют и смотрят не так, чтобы попасть смертельно, а как-нибудь, дают залп и наперегонки бегут к еще живым расстрелянным. И хватают из одежды то, что перед залпом каждый наметил на своей жертве[56].
На следующий день, 16 февраля, было расклеено второе воззвание Семесенко;
В ночь с 14 на 15 февраля горстка людей подняла восстание против нас. Это дело одних жидов. Я принял необходимые меры для его подавления.