Далее в «Концепции» перечисляются причины столь неблагополучного состояния и бытования Бабьего Яра как исторического места. Они сгруппированы по субъектам интересов, причем под «государством и обществом» явно подразумеваются некий союз украинского государства и национально озабоченной части украинского общества:
Со стороны государства и гражданского общества это: отсутствие осознания собственной исторической ответственности за память о Бабьем Яре как символическом пространстве памяти общеукраинского и мирового уровня; отсутствие комплексного подхода к увековечиванию памяти и обустройству мемориального пространства; восприятие Бабьего Яра как места исключительно трагедий этнических меньшинств, прежде всего еврейского; попытки маргинальных политических групп опровергнуть трагедию Бабьего Яра, прежде всего ее еврейскую составляющую.
Со стороны еврейского сообщества это: стремление к эксклюзивной памяти о трагедии Бабьего Яра, как обратная реакция на советскую политику замалчивания еврейской трагедии; культивирование памяти о Бабьем Яре и Холокосте, прежде всего, через возложение ответственности на другие народы, в частности на украинцев, как средство предотвращения антисемитизма и антисионизма; стремление к символической «приватизации» мемориального пространства через возведение масштабных общинных сооружений как средство демонстрации исторического триумфа над нацизмом и антисемитизмом.
Со стороны других сообществ, прежде всего украинцев, ромов, киевлян, православных, это: стремление к отделенной эксклюзивной памяти о собственной трагедии времен войны в контексте конкуренции памяти.
Со стороны всех заинтересованных сторон это: отсутствие собственной внутренней потребности в создании инклюзивной модели общей памяти, даже при искренней готовности увековечивать память о «чужих» трагедиях; нехватка осознания абсолютной моральной недопустимости любого строительства на территории расстрелов и погребений.
В процитированном фрагменте хорошо видны как минимум два досадных тренда, или упрека.
Первый: стремление к сакральной монополизации Бабьего Яра. При этом приписывается оно не современному «государству и обществу», а «евреям» (формулировка в «Концепции»: «восприятие Бабьего Яра как места исключительно трагедий этнических меньшинств, прежде всего еврейского»). Приписывается несмотря на то, что в самой цитате отчетливо виден де-факто консенсус: основным контингентом-жертвой этого места были и остаются евреи. Даже если бы причастность тех же оуновцев к Бабьему Яру (их расстрел или захоронение в этом районе) были бы доказанными, то это не только не поставило бы их в тот же ряд, что и евреев, а являло бы собой попытку «релятивизации преступления, уравнивания жертв и палачей, которые сами стали жертвами»[1229].
И второй: упрек еврейской «партии» в претензии на эксклюзивность и чуть ли не на монопольность коммеморации. Что однозначно несправедливо и недобросовестно: еврейская сакральная коннотация Бабьего Яра всегда — ВСЕГДА! — подразумевала учет и коммеморативный охват и всех других категорий жертв этого места — на базе вышеназванного консенсуса.
Собственно говоря, «Концепция» — не что иное, как манифест неготовности не на словах, а на деле признать этот консенсус. Явленное в нем упрямое нежелание «уступить» еврейству лидерство даже в этом столь ими выстраданном вопросе и на столь сакральном для них месте просто поразительно!
В заслугу «Концепции» следует поставить обоснование и характеристику базового понятия «Мемориальное пространство», или «Мемориальное пространство Бабьего Яра» (далее МПБЯ). Оно синтезирует некое топографическое единство места трагедии как такового и сложившихся на местности или в ближайшей окрестности коммеморативных практик разных контингентов жертв.