Доселе нами не виданные, огромнейшие, огненно-рыжие кони-тяжеловозы, с гривами соломенного цвета, медлительно и важно ступая мохнатыми ногами, запряженные шестерками, тянули орудия, будто играючи. Наши малорослые русские лошаденки, измордованные и полудохлые, на которых отступала Красная армия, показались бы жеребятами рядом с этими гигантами.
В ослепительных белых и черных лимузинах ехали, весело беседуя, офицеры в высоких картузах с серебром. У нас с Шуркой разбежались глаза и захватило дыхание. Мы отважились перебежать улицу. Тротуар быстро наполнялся, люди бежали со всех сторон, и все они, как и мы, смотрели на эту армаду потрясенно, начинали улыбаться немцам в ответ и пробовать заговаривать с ними.
А у немцев, почти у всех, были книжечки-разговорники, они листали их и кричали девушкам на тротуаре:
— Панэнка, дэвушка! Болшовик — конэц. Украйна!
— Украина, — смеясь, поправили девушки.
— Йа, йа! У-край-ина! Ходит гулят шпацирен битте!
Девчонки захихикали, смущаясь, и все вокруг посмеивались и улыбались[139].
Киев же был обречен, и для 6-й армии генерал-фельдмаршала фон Рейхенау давно уже не смотрелся крепким орешком. Когда 19 сентября город пал, то назавтра, 20-го, фон Рейхенау обратился к войскам:
Взятие Киева имеет определяющее значение. Мужество, вождизм и ни с чем не сравнимая храбрость всех частей позволили нам за чрезвычайно короткое время создать здесь крепчайший оплот. Враг пережил убийственное поражение. Путь на Восток нам отныне открыт. Я благодарю пехотного генерала фон Обстфельдера[140], командующего этим наступлением, и его бравые дивизии.
Фельдмаршалу тогда и в голову не могло прийти, что он и сам не протянет на этом свете дольше четырех месяцев! После занятия Киева он пойдет на повышение и 1 декабря сменит фон Рунштедта на посту командующего группой армий «Юг», а его самого в 6-й армии заменит Паулюс, впрочем, тоже еще не подозревающий о своем грядущем Сталинграде. Что касается Рейхенау, то 14 января 1942 года, после зимней, на 40-градусном морозе, охоты под Полтавой его, 57-летнего спортсмена, хватит инсульт, а 17 января — при перелете в клинику в Лейпциге — он умрет прямо в самолете...
Между прочим, 19 сентября — знаменательный день и для немецких евреев. То был день взрывной дополнительной радикализации еврейской политики непосредственно в Рейхе. День, когда немецким и австрийским евреям было вменено в обязанность носить, как и евреям в гетто на востоке, «желтые звезды»:
С этого дня надо было носить с собой гетто, словно улитка свой домик, — звезду Давида. Над входной дверью висели бумажки с нашей фамилией: над моей — «звезда», под именем жены — «арийка»... Теперь я был у всех на виду, изолированный своим опознавательным знаком и беззащитный. И как же мучительно это постоянное напоминание о том, что, казалось бы, никак не может влиять на жизнь филолога по призванию и немецкого патриота по убеждению!..[141]
Десятки тысяч евреев, в том числе и прочно и осознанно ассимилированных (как тот же Виктор Клемперер — глубоко убежденный христианин-протестант), были не просто отвергнуты, обижены и унижены, но и подвергнуты такой же точно дискриминации, как и их отцы и деды, — сброшены обратно в нелюбимое ими, и, казалось, в уже покинутое родовое, сиречь расовое, еврейство.
...Эх, нам бы их заботы, — могли бы подумать те же киевские евреи, если б узнали о клемпереровых переживаньях. Но сами «рейхсъюден» еще долго не понимали, что латка с магендовидом на груди и спине была знаком куда более зловещим, чем визуальная дискриминация. Что клетка Третьего рейха захлопнулась за ними за всеми и что время пришло и им, отныне промаркированным, приготовиться к самому худшему — к панъевропейской и панъеврейской судьбе.
Эйхман на следствии рассказывал, что примерно через три месяца после начала войны (т.е. примерно в 20-х числах сентября) Гейдрих сообщил ему о решении фюрера перейти к физическому уничтожению всех евреев, что означало в том числе и прекращение усилий эйхмановского отдела IV.B.4 РСХА по реальной «эмиграции» евреев.
7 декабря разразился Перл-Харбор, и Америка вступила в войну. 12 декабря 1941 года Гитлер произнес речь, в которой объявил о решении уничтожить все европейское еврейство. Для так и не эмигрировавших еще из Рейха немецких и австрийских евреев — это означало конец: всё — мышеловка захлопнулась![142]
Впрочем, первые транспорты с немецкими евреями уже в октябре — ноябре 1941 года потянулись на восток — сначала в Вартегау (в Лицманштадт, бывшую Лодзь), а с ноября и дальше — в Рейхскомиссариат Остланд (в Минск, Ригу и Ковно, а также в эстонскую Раазику).
140
Генерал пехоты Ганс фон Обстфельдер (1896-1976) — командующий 29-м армейским корпусом. В самые первые дни оккупации (до 27 сентября) — начальник киевского гарнизона.
141
Цит. по:
142
См.: