Киевская часть следующего «Сообщения» — №164 от 4 февраля 1942 года — начинается с признания СД в том, что отныне центр тяжести ее борьбы с антинемецким подпольем все больше смещается от коммунистов.
к националистам. Багазий здесь не упоминается, но говорится о таких оуновских очагах, как нелегальная Рада и легальные Союз писателей во главе с Еленой[190] Телигой, Академия наук и Церковь во главе с архиепископом Холмским и Подлясским (позднее митрополитом) Илларионом (Огиенко)[191].
Багазия арестовали в начале февраля 1942 года, причем, как пишет рейхскомиссар Э. Кох рейхсминистру Розенбергу, новость эта достигла Берлина раньше, чем Ровно, ибо уже 6 февраля из министерства поступило распоряжение — дело расследовать, но с должности не снимать. Непосредственно арест Багазия и ряда других работников Киевской управы состоялся 7 февраля[192]. Следственные действия, по Коху, только подтвердили все худшие подозрения о Багазии — от коррупции до нелояльности Рейху[193]. Кох в своем меморандуме прямо обвинял Розенберга в покрывательстве этого злостного предателя.
Под руководством Багазия Киевская управа стала гнездом и оплотом украинского шовинизма. В каждом ее отделе штаты были намеренно раздуты и заполнены сплошь националистами. Багазия обвиняли в инфильтрации своих людей в полицию и в Красный Крест, превращенный в нечто наподобие курьерской службы националистов, в сборе данных об экономической политике немцев на Украине, в особенности о ее неудачах, и даже... в спекуляции бензином! Припомнили, конечно же, и преподавание до войны в еврейской школе, и частные уроки детям Никиты Хрущева![194]
Так или иначе, но Багазий пережил в тюрьме практически всех своих однодельцев-оуновцев и повесился у себя в камере 3 октября 1942 года[195].
Помимо управы, сугубыми рассадниками национализма и неоправданным собесом для своих выглядели и Академия наук с Союзом писателей, причем Академия, как и Православная церковь, обе тянули на то, чтобы смотреться эдакими ипостасями распущенной Национальной Рады.
Под раздачу попали и журналисты, в том числе редакторы Рогач и Телига. 12 декабря вышел последний номер «Украинского слова», а уже 14 декабря — первый номер «Нового украинского слова». Новый редактор — Константин Феодосьевич Штеппа (Штепа, 1898-1958). А вот объяснение для аудитории:
К нашему читателю! С сегодняшнего дня украинская газета будет выходить в новом виде, под названием «Новое украинское слово». Крайние националисты совместно с большевистски настроенными элементами сделали попытку превратить национально-украинскую газету в информационный орган для своих изменнических целей. Все предостережения немецких гражданских властей относительно того, что газета должна быть нейтральной и служить лишь на пользу украинскому народу, не были приняты во внимание. Была сделана попытка подорвать доверие между нашими немецкими освободителями и украинским народом. Было произведено очищение редакции от изменнических элементов[196].
Преемник Багазия на посту бургомистра Киева — Леонтий Иванович Форостовский (1896-1974), крепкий хозяйственник и покровитель непобедимой футбольной команды «Старт», перекладывал всю вину за эти репрессии и вовсе на коммунистов-подпольщиков, якобы просочившихся в немецкие органы, чтобы уничтожать украинцев немецкими руками[197].
Альянс немцев-оккупантов с украинскими националистами разрушился в ноябре 1941 года — отныне оуновцы и враги, и жертвы. Немцы инкриминировали оуновцам одновременно и безудержный сепаратизм, и чуть ли не союз с коммунистами против себя.
В Киеве на стыке 1941 и 1942 годов несколькими широкими волнами прошли сравнительно массовые аресты и расстрелы украинских националистов — не украинцев, а именно украинских националистов. Первой волной — еще 12 декабря 1941 года — накрыло Ивана Рогача, последней — 9 февраля 1942 года — Елену Телигу, расстрелянную 21 февраля[198].
192
Cp.: «В субботу 7/11 пошла утром в распределитель Місьской Управы, а там на страже стоит немецкая охрана и никого не пропускает. Оказывается, в это время производились аресты некоторых видных работников Місьской Управы — Багазия, Волкановича и др. Одновременно произошла чистка и в “Черв. Хресті” [Красном Кресте. — П.П.]» (запись в дневнике Ефросиньи Красиной от 11 февраля 1942 г. FSOA. Bt. 30).
193
Об этом — в меморандуме Э. Коха А. Розенбергу от 16 марта 1943 г. (Trial of the major war criminals before the international military tribunal Nüremberg. 14 november 1945 — 1 October 1946. Nüremberg, 1947. S. 280-282. Документ PS-192 советского обвинения в Нюрнберге). См. также копию немецкого оригинала и русский перевод в: ГА РФ. Ф. Р-7445. Оп. 2. Д. 139.
194
Правда, в «Сообщениях из СССР» о февральских репрессиях против ОУН в Киеве нашли место и время рассказать с огромным опозданием — впервые лишь в сообщении № 191 от 10 апреля 1942 г. (Deutsche Berichte aus dem Osten, 2014. S. 290-292. Здесь и далее со ссылкой на: ВАВ. R 58/221). Надо отметить, что в 1942 году интервалы между «Сообщениями» увеличились, причем айнзатцгруппа С выделялась крайней неаккуратностью своей отчетности, что, возможно, объяснялось — и искупалось? — особенно большим фронтом работ на Украине, разбросанностью эйнзатцкоманд по территории и количественными успехами собственно Холокоста именно в зоне группы армий «Юг». Так, первые сообщения 1942 года появились лишь в «Сообщении» № 156 от 16 января.
195
Самоубийством в камере, по версии Л. Форостовского, покончила свою жизнь и Е. Телига (см. ниже).
196
В интервью от 12 февраля 1951 г. в рамках Гарвардского проекта К.Ф. Штеппа утверждал, что при нем как при главном редакторе слово «жид» исчезло из лексикона газеты, а компромисс прошел по обороту «иудобольшевизм» (цит. по блогу И. Петрова: https://labas.livejournal.com/tag/%D1%88%D1%82%D0%B5%D0%BF%D0%BF%D0%B0).
197
198
Л. Форостовский писал, что она перерезала себе вены в камере