При этом бесстрашными борцами с собственно немецкими оккупантами мельниковцы не были, до советских партизан в этом отношении им было очень далеко. А вот самодовольными соучастниками расстрелов беззащитных евреев — завсегда и с радостью — были.
Но вернемся в Киев...
«Наиглавнейший враг народа — жид!» — название статьи в киевской городской, фактически оуновской, газете «Украинское слово» (редактором в ней и служила Телига). В номере за 2 октября некто «Р.Р.» чуть не захлебнулся от восторга по поводу состоявшегося буквально позавчера бенефисного расстрела в Бабьем Яру: «...Но нашлась сила, которая сорвала их [жидовские. — П.П.] планы, которая мстит за гекатомбы жертв жидовского владычества. Вся Европа борется теперь с этой заразою. Жиды не знали милосердия. Пусть же теперь и сами на него не рассчитывают»[211].
Украинские соучастники «Гросс-акции» стали стягиваться в Киев еще задолго до нее. Раньше всех — еще 21 сентября — из Житомира прибыла передовая команда: 18 человек во главе с Богданом Коником.
23 сентября прибыла казачья сотня Ивана Кедюлича. Это ее, по-видимому, увидел в Киеве 16-летний Костя Мирошник:
На второй день появились украинские полицейские с желто-голубыми повязками и надписью О.У.Н. — организация украинских националистов. Они стали следить за порядком в городе[212].
Подтянулась — из Житомира — и украинская полиция. 27 сентября 1941 года 454-я охранная дивизия передала киевской, 195-й, полевой комендатуре сотню обученных украинских полицейских из Житомира «со знанием киевской специфики» (sic!) под командой капитана Дидике[213]. Для их перевозки было выделено три грузовика, отправление от казармы 28 сентября в 8 утра. В Киеве — полдня на устройство и подготовку к своим действиям на завтрашний день.
Один из этой сотни, взводный Олег Стасюк (1911-?), летом 1946 года показывал на допросах в МГБ, что по приезде в Киев их разместили сначала в школьном здании на бульваре Шевченко недалеко от Евбаза, а позднее — в казарме на Подоле. В расстреле 29 сентября его взвод принимал, по его словам, конечно же, самое пассивное участие: собирал, грузил на машины и охранял площадку, где были сложены вещи расстрелянных, перед этим, разумеется, проходивших через эту площадку. Сам Стасюк, паинька, под грузом свидетельств признал за собой лишь то, что взял всего-то пару еврейских сапог и часы, а золотое кольцо и вовсе купил потом у фольксдойче-галичанина[214].
29 сентября из Житомира на подмогу были посланы еще 200 полицаев, итого житомирских перед «Гросс-акцией» — всего 300[215].
В Киеве между тем набиралась и своя, киевская, вспомогательная полиция — под командой оуновцев, поручика Андрея Орлика[216] и сотника Григория (Петра?) Захвалинского (с ноября 1941 по ноябрь 1942 года)[217]. Набирали в нее как гражданских (в идеале — имевших зуб на советскую власть), так и содержащихся в лагерях для советских военнопленных, особенно среди перебежчиков. В обоих этих контингентах преобладали украинцы, так что официальное поименование охранной полиции украинской — не такая уж и неточность, как это иной раз понапрасну пытаются оспорить[218].
В начале ноября полицейское пополнение поступило и с Западной Украины — это так называемый Буковинский курень во главе с Петром Войновским. Долгое время считалось, что именно буковинцы ассистировали немцам 29-30 сентября в Бабьем Яру. Оказалось, что это не так. В. Нахманович привел веские аргументы в пользу того, что буковинцы прибыли в Киев лишь 4 ноября 1941 года[219]. Но вопросом, а чем же занимался «курень» до прибытия в Киев и чем занимался в Киеве после, исследователь не заморочился. А занят он был своим любимым делом — жидомором, выявлением и ликвидацией евреев. То есть тем же, от обвинения в чем — но только применительно к Киеву в комбинации с 29-30 сентября — его «защитил» Нахманович!
Существенно, что мельниковцы-буковинцы были радикальнее мельниковцев из Житомира или Киева, так что их десант в Киев вполне мог помочь тому, чтобы терпение немецких оккупантов лопнуло несколько быстрее, навлекая аресты и расстрелы на оуновцев на стыке 1941-1942 годов[220].
Да, непосредственно в овраге немцы распоряжались и расстреливали сами. Что ничуть не означает факультативности роли, пассивности поведения и, соответственно, минимальности ответственности украинской полиции в эти горячие палаческие деньки: мол, только оцепление, всего лишь сбор, охрана и транспортировка вещей расстрелянных — т.е. сугубая логистика, ничего более![221]
214
ГДА СБУ. Ф. 5. Д. 26304. Допросы между 26 июня и 14 августа 1946 года. С каждым новым допросом Стасюк вынужден был признавать все новые и новые обстоятельства.
216
3 Настоящее имя Дмитро Мирон (1911-1942), выходец из Львова, член ОУН с 1932 года. За участие в политическом покушении в 1933-1937 годов сидел в тюрьме. В 1941 году — в составе батальона СС «Роланд», затем в УПА. В конце 1941 г. был уволен из УВП, после чего застрелен на улице.
217
В «Нарративе» — почему-то Петр. Дмитрий Орлик (Петр? или его брат?) занимал аналогичную позицию в Житомире (ЦГАГОУ. Ф. 2360. Оп. 12. Д. 4. Л. 6-7).
218
Например, В. Нахманович, радостно вслед за оуновцем Ю. Тарновичем утверждающий: те, кого набирали в украинскую полицию в лагерях военнопленных, могли быть и не украинцами
219
221
См. об этом: