Согласно приказу, сбор евреям был назначен на 8 часов утра. Но дворники и управдомы не дали своим евреям даже выспаться напоследок: они их будили в четыре утра! Немцы этого совсем не требовали, но смысл этой дворничьей инициативы совершенно ясен. Евреев выпихивали из их квартир, забирали у них ключи (под обещание передать ключи немцам, с чем они потом не спешили), — лишь для того, чтобы у евреев было поменьше времени на сборы, а у них, у дворников — побольше времени на грабеж.
Вот характерное признание Федора Лысюка, управдома нескольких домов на улицах Жилянской и Саксаганского. На одном из допросов после своего ареста он так описал свои обязанности и свой «интерес»:
На управдомов были возложены обязанности следить за тем, чтобы в их домоуправлениях не остались евреи, и обеспечить их явку на сборные пункты... С этой целью я сам лично ходил по квартирам, где проживали евреи, и проверял, все ли ушли, а квартиры в соответствии с указаниями райжилуправы опечатывал... В домах моего домоуправления оказалось трое больных евреев, две женщины-старухи и мужчина. Эти люди вообще не поднимались с кровати, поэтому самостоятельно явиться на сборный пункт не могли... Моя функция заключалась в том, что когда прибыли подводы, я организовал людей, которые вынесли больных с их квартир и положили на подводы... Когда я пришел в квартиру с целью вынести из нее старуху [Хаю Гершовну Урицкую. — П.П.], то со мной также вошли люди, которые должны были ее вынести. Я предложил старухе быстро одеться, но она одевалась долго, тогда я дал указание взять ее и завернуть в одеяло и так вынести на подводы. Несмотря на просьбу старухи, я не позволил ей одеть пальто... Я это сделал потому, что, во-первых, видя отношение немцев к евреям, был настроен антисемитски, во-вторых, я знал, что так или иначе эта старуха будет немцами расстреляна, а в-третьих, я был заинтересован в том, чтобы чем больше одежды и других вещей осталось, так как имел планы использовать их для себя с целью наживы[228].
Комендант украинской полиции А. Орлик издал приказ № 5, предписывавший всем домуправам и дворникам в течение 24 часов выявлять в своих домах евреев, сотрудников НКВД и членов ВКП(б) и сдавать их в полицию или в еврейский лагерь при лагере для военнопленных на Керосинной улице. Тем же, кто посмеет евреев укрывать, тем расстрел[229].
От дворников не отставали и соседи-жильцы. Не дожидаясь ордеров от управы, они выволакивали жидов-соседей из их комнат, плевались, передразнивали жаргон, били, душили, иногда убивали. После чего, лоснясь от свершившейся справедливости и сияя от радости, заселялись в опустевшее жилье.
Вспоминает военврач Гутин:
А один из двора, где жили потом, рассказал о нашей соседке по общей квартире, женщине по имени Степа: «В комнате, где вы живете, жил старый больной еврей, двигаться не мог и в Бабий Яр не пошел, так Степа его собственными руками задушила, вышвырнула на улицу и заняла комнату»[230].
Такая же участь — у Сарры Максимовны Эвенсон — редактора выходившей в Житомире газеты «Волынь»[231] и первой переводчицы романов Лиона
Фейхтвангера. Украинцы просто выбросили ее, старую и больную, из окна ее квартиры на третьем этаже на улице Горького, 14[232].
Большинство этих «новых людей» сочетали в себе ненависть и корысть: они и после войны так и остались в «своих» — бывших еврейских — квартирах или комнатах, в окружении «своей» — бывшей еврейской — мебели и обстановки.
Но встречались и чистые, беспримесные антисемиты, готовые постараться даже за голую идею, безо всякой личной материальной выгоды. Пещерная ненависть, жадность, зависть заставляли этих людей не просто доносить на евреев, но активнейшим образом искать и находить их, соучаствуя в уничтожении.
Вот один из таких персонажей — Петр Денисович Дружинин (1919— 1945), дезертир и агент. После «Гросс-акции» он вселился в еврейскую квартиру на Пушкинский, 31, кв. 13 и приоделся. Он самозабвенно охотился за евреями, как и за коммунистами и партизанами. А когда евреи «кончились», то взял след украинки Марии Хлевицкой, заподозренной им в скрытом еврействе![233] Приговорили Дружинина на основании УПВС от 19 апреля 1943 года к каторжным работам сроком на 20 лет с поражением в правах еще на пять лет.
GROSSAKTION: «ВСЕ ЖИДЫ ГОРОДА КИЕВА...»
...Знал ли Илья Григорьевич Эренбург (1891-1967), в какое кривое и кровавое зеркальце он заглядывал, когда — для публикации в качестве газетного объявления — в уста мастера Хулио Хуренито вкладывал следующий текст?
230
Бабий Яр, 1981. С. 115-126. Со ссылкой на: Судебные процессы в Советском Союзе. Т. 1. Иерусалим: Еврейский университет, 1979.
231
Не путать с оккупационной газетой «Болінь», выходившей в Ровно в 1941— 1943 годах на украинском языке.