Общение с украинскими писателями подарило ему и нескольких новых друзей, избежавших гонений и искренне оценивших его поэтический дар. Одним из них был поэт Борис Каштелянчук — человек, по Коржавину, «в высшей степени благородный и талантливый». Другим — некий Евгений Герасимов, бывший, по-видимому, еще и Яшиным одноклассником. У них-то поэт прятался и кантовался всегда, когда в этом возникала необходимость.
3
Рискну предположить, что после того как Яша — с правильной ксивой в кармане — простился с Драгомановыми и Косачами, он переехал куда-то в район Михайловской улицы — к Наде Головатенко. Когда они еще были женихом и невестой, красивой всем на зависть парой, и тогда, когда они стали мужем и женой, ни он, ни она, конечно же, не рассчитывали на то, что им предстоят такие испытания — не бытом, не верностью и не НКВД, а войной, немцами и Бабьим Яром. Под таким гнетом браку несложно перестать быть счастливым, а потом и вовсе распасться. Тою степенью понимания и готовности подставить плечо, какая, например, обнаружилась у ее землячки и тезки — Нади Хазиной-Мандельштам, Надя Головатенко, по-видимому, не обладала. Но разве можно ее в этом упрекнуть?
К весне 1943 года отношения были уже настолько сдавлены и спрессованы, что напоминали залежалый, весь в черных точечках и желтых промоинах, мартовский снег.
Как-то Яша увидел жену в обществе венгерских офицеров и, вероятно, заподозрил измену. После невыносимо тяжелой для обоих ссоры он собрал вещи и книги и ушел — перебрался к Каштелянчуку и Герасимову.
Вскоре после этого, уже в апреле, Яша встретил случайно на улице знакомого еще с юношеских лет парня-соседа — Левитина. Ну поговорили — и разошлись. Левитин же — сам напополам еврей и украинец — подвизался переводчиком в гестапо. Опаснейшая комбинация: такого сказкой про караима Галича, если что, не убедишь. Выслушав рассказ об этой встрече, друзья уговорили Яшу залечь на дно и ни в коем случае не выходить на улицу! Да чего там уговаривать: Яша и сам так думал!
Между тем оба — и Надя, и Яша — страдали от разлуки, оба — инстинктивно — стремились к новому разговору, и оба очень надеялись, что к примирительному. Надя, конечно же, знала Яшин адрес, но говорить с ним в чужих стенах, видимо, не хотела. Она передала Яше записку (интересно — как?) и пригласила к себе, на Михайловскую. Яша же, получив записку, опрокинул все моратории и обеты и помчался к ней сломя голову!
И все — он уже не вернулся!..
Друзья знали, куда он пошел, отчего к Наде вскоре явился Борис Каштелянчук. Надя — в слезах и с рассказом, что Яша был у нее, что они хорошо поговорили, после чего он ушел. А когда она провожала его взглядом через окно, то увидела, как к Яше подошли трое — Левитин с двумя немцами — и увели в гестапо.
Все это и правда смахивает на западню (она что — знала Левитина и раньше?). Но вероятнее, что о приходе Яши стукнул кто-то из Надиных соседей, мотивированных Левитиным. Будь провокатором Надя, ничто не помешало бы ей сдать и всех Яшиных спасителей, а она этого не сделала.
4
...Якова схватили 16 апреля 1943 года и сдали на Короленко, 33.
Там его, возможно, допросили — и расстреляли в тот же день.
В «Перечне записей, произведенных на стенах и предметах оборудования тюрьмы СД и гестапо в городе Киеве содержавшимися в ней заключенными», в разделе, посвященном камере № 17[297], под № 72 есть и его процарапанная запись:
Яков Галич, [родился] 16.7.1921, расстрелян 16.4.1943[298].
Чудом сохранились две поразительные фотографии евреев, идущих в Бабий Яр (см. во второй вкладке). Обе сделаны 29 сентября, сделаны немцами и, судя по всему, — на улице Мельникова: одна утром, другая днем.
Утренняя обнаружена в архиве г. Ансберга в Баварии, среди материалов суда над членами 303-го батальона полицейского полка «Юг». Густой людской поток движется по обоим тротуарам, не покушаясь ни на проезжую часть, ни на трамвайные пути, оставленные немецкому автотранспорту. Об этом фото замечательно написала Катерина Петровская:
Когда мы вглядываемся в старые фотографии, в лица из далекого прошлого, мы знаем, что этих людей больше нет, они умерли. На любом старом снимке лежит печать смерти — обретение живого изображения и смерть завязаны в один узел. Но в фотографии, что перед нами, есть одно существенное отличие: все эти люди умрут не когда-то потом, в конце жизни, а сегодня, через несколько часов. <...> Они находятся в непосредственной близости от смерти. Смерть освещает идущих, и, видимо, они сами начинают это понимать.
297
Со слов 3. Трубакова, арестованного украинскими полицейскими без униформы 3 февраля 1943 года, о камере № 17 известно, что это была особая камера для евреев (Die Schoáh von Babij Jar, 1991. S. 553). Анализ сохранившихся на ее стенах процарапанных узнических надписей этого не подтверждает: если и есть количественный перевес, то скорее уж польский, на латинице (ГДА СБУ. Ф. 13. Д. 438. Л. 4-6).
298
Київ у дні нацистської навали: За документами радянських спецслужб. Київ; Львів, 2003. С. 409. Со ссылкой на: ГДА СБУ. Ф.13. Д. 438. Л. 6. В публикации — ошибочная первая дата: «16.7.1943 г.».