Всё вокруг жужжит, звенит и стрекочет. Тонко и звонко поёт свою песню муха над Лялиной шапочкой. Ходит петух у сарая бабушкиного дома. Он откидывает назад широкую ярко-рыжую шею, вздрагивает, застывает на месте и громко орёт.
Ляля трогает жёсткий ствол дерева и обнимает его короткими худенькими руками. Кора шершавая. Из её щёлок течёт смола.
— Дерево… — говорит Ляля, словно видит дерево в первый раз, и тихонько гладит ладошкой нагретую солнцем кору. — Тощее ты моё! — шепчет она дереву и, вдруг застеснявшись, оглядывается: не слыхал ли кто?
Но никто ничего не слыхал. Только Тузик вылез из своей будки и тихо сидит на тёплой земле.
Ляля медленно отворяет калитку и выходит на улицу.
Серой широкой дорогой спускается к морю пыльная улица.
Тишина. Изредка слышны у моря пронзительные и острые в неподвижном воздухе выкрики.
— А-а!.. — кричат внизу.
— У-у!.. — отвечает кто-то сверху.
И опять тишина. Медленно вьётся шмель над Лялиной шапочкой, поёт свою летнюю песенку.
И вдруг Ляля видит, что напротив бабушкиного дома, за плетнём, сидят какие-то двое на корточках.
Увидев Лялю, те, кто сидит на корточках, выходят на улицу. Это девочки. Одна такая, как Ляля, другая побольше.
Ляля смотрит на девочек. Девочки смотрят на Лялю.
Молчат.
И вдруг одна девочка — та, что поменьше, — манит Лялю рукой и делает ей непонятный знак указательным пальцем.
— Что? — спрашивает Ляля и бежит им навстречу.
Ветер с моря, широкий и тёплый, раздувает её клетчатую ярко-красную пелеринку. Ветер закидывает вперёд красивую кисточку с остроконечной Лялиной шапочки. Ляля топочет в пыли тоненькими ногами в красненьких туфельках. Она машет руками. На бегу поднимается кверху кружевной воротник её пелеринки.
Добежав до девочек, Ляля нерешительно останавливается и, чуть-чуть скособочась, глядит на них.
— Ишь расфрантилась! — говорит одна девочка шёпотом и толкает другую.
— А шапка-то, шапка! Кисточка на носу, словно у индюка, — тоже шёпотом отвечает другая.
— Что? — удивившись, говорит Ляля.
— Индюк! — говорит меньшая девочка громко и показывает пальцем на Лялину пелеринку.
— Индюк! — повторяет старшая девочка, и обе смеются.
Ляля молча стоит против девочек. Ей бы хотелось заплакать, но она не может. Опустив голову, очень медленно Ляля идёт домой — к маме и бабушке.
— Ляля, хочешь малины? — говорит мама, когда Ляля подходит к столу. — Я выдерну хвостики из ягод.
Ляля стоит возле мамы, низко опустив голову.
— Что с тобой? — говорит мама.
Ляля не отвечает.
— Нет, что случилось всё-таки? — отставив тарелку, спрашивает мама.
Ляля видит, что мама встревожена.
— Индюк!.. — говорит Ляля и тихонько всхлипывает.
— Что такое? — не понимает мама.
— Индюком обозвали… — говорит Ляля ещё тише и опускает голову совсем низко.
— Ну, полно, девочка, полно, — шёпотом говорит мама и берёт Лялю за руку. — Не хочешь же ты, в самом деле, чтобы я пошла на улицу драться с ребятами за тебя!
— Конечно, может, по-городскому одета, не видывали, — виновато вздыхает председатель.
— Что?! — говорит бабушка, словно проснувшись. — Индюком обозвали? Кто? Кто сказал «индюк»? Укажи. Да что же это такое? Как так? — и вся покрывается красными пятнами.
Ляля молчит.
Тогда бабушка шумно отодвигает стул и берёт её за руку. Большими шагами она выходит во двор. За ней, подпрыгивая и всхлипывая, семенит Ляля.
Бабушка широко распахивает калитку.
— Кто сказал «индюк»? — говорит она и отпускает Лялину руку.
За плетнём тишина. Только над лопухами мелькают две белокурые головы, но сейчас же прячутся.
— Ужотко!.. — говорит бабушка и широким шагом возвращается в дом.
«Ты таскала меня за волосы…»
Открыв глаза, Ляля смотрит на потолок.
На потолке большое солнечное пятно. Мелкая рябь гармошкой бежит по низкому потолку. В окошко влетает ветер. Он шевелит накрахмаленную занавеску. Гомонком, непривычным шелестом бьётся в окошко улица.
Кругом так тихо… И вдруг хрипловатым и в то же время тонким голосом заорал под окошком петух.