И дальше, как будто издеваясь, он приводит поимённый список пятидесяти пяти учеников, подразделяя их на три категории, и выносит свой приговор:
«Всего: 17 пригодных, 20 пока ещё не годящихся и 17 негодных».
Что можно к этому прибавить!
Ядовитая памятная записка была встречена магистратами с полнейшим равнодушием. Для Баха это было уже слишком, и, обманутый в лучших чувствах, он снова решает искать новую работу. В трогательном письме другу детства Георгу Эрдману, написанном в октябре 1730 года, он открывает всю душу, прося о «благосклонной рекомендации», если тот знает или подыщет ему «подходящее место». Дело в том, что со времён их совместного пребывания в гимназии Ордруфа и школе Святого Михаила в Люнебурге Георг Эрдман ушёл очень далеко. Изучив право, он поступил на дипломатическую службу в России. Верно, связи музыканта захирели, раз он вынужден обращаться к бывшему однокашнику, почти унижаясь перед ним? Во всяком случае, это письмо показывает, что Бах в смятении. Его почтительный тон просто поражает: разве так пишут другу детства?[33] Однако не стоит удивляться: тогда так было принято.
Он воспроизводит этапы своего жизненного пути, «счастья и несчастья», привязанность к кётенскому двору прежде появления там супруги князя, переезд в Лейпциг, несмотря на все трудности, с какими было получено место. А главное — трезвый взгляд на жизнь: служба оказалась гораздо менее выгодной, чем было обещано вначале, жизнь в Лейпциге дорогая, начальство «странное и мало преданное музыке». И Бах с грустью заключает:
«Я принуждён жить в постоянных огорчениях, среди зависти и преследований, и посему буду принуждён с помощью Всевышнего искать своей фортуны в другом месте».
Уточнение о его доходах не может не вызвать улыбки, хотя автору письма совсем не смешно:
«Моя теперешняя служба даёт около 700 талеров, и если бывает похорон больше, чем обыкновенно, то акциденции пропорционально увеличиваются; но при здоровом воздухе таковые отпадают, так, например, я потерял в прошлом году на ординарных похоронах акциденций более 100 талеров. В Тюрингии я могу обойтись 400 талерами легче, чем здесь двойной суммой ввиду чрезвычайно дорогой жизни»[34].
Кантор сожалеет о крепком здоровье жителей Лейпцига, которые, на его взгляд, могли бы умирать и почаще, и принимается мечтать о милой Тюрингии. Не забыто и его семейное положение — два брака и дети, а также доставляемые ими хлопоты. Да, пусть его друг Георг Эрдман вспомнит о нём, если подвернётся какое-нибудь местечко. Пусть заставит о себе Бога молить…
Надо полагать, никакое местечко не подвернулось или дипломат не сумел замолвить словечко за своего друга. Во всяком случае, просьба, похоже, осталась без ответа.
А что сталось с семейством Баха на фоне его профессиональных огорчений? К семейному портрету добавилось несколько штрихов. В письме Георгу Эрдману Иоганн Себастьян весьма благосклонно отзывается о музыкальных талантах своих близких, словно готовится подрядить всё своё семейное предприятие в случае, если им заинтересуется какой-нибудь государь:
«Мой старший сын теперь Studiosus Juris (студент юридического факультета), два других посещают — один первый, а другой второй класс, а старшая дочь ещё не замужем. Дети от второго брака ещё малы, старшему мальчику шесть лет. Но все они прирождённые музыканты, и я смею уверить Вас, что могу в своём семействе сформировать вокальный и инструментальный концерт, тем более что моя теперешняя жена поёт чистым сопрано, а старшая дочь ей неплохо помогает».
Не он ли изображён с тремя сыновьями на портрете дрезденского художника Бальтазара Деннера (1685–1749), написанном в начале 1730-х годов? Этого нельзя утверждать точно. Бах (?) сидит в левой части картины, а рядом с ним стоят Готфрид Генрих, которому восемь или девять лет, Иоганн Готфрид Бернгард, самое большее восемнадцати лет, и Карл Филипп Эмануэль, которому почти девятнадцать. У музыканта спокойное, слегка одутловатое лицо, напоминающее некоторыми чертами (нос, губы) Иоганна Себастьяна, в руках — виолончель. На столе — скрипка, которой касается руками младший из мальчиков, и ноты, ещё одни ноты на пюпитре. Двое других сыновей готовятся играть на флейте и скрипке. От этой сцены веет покоем и умиротворённостью, а позы, выражение лиц и положение рук создают вполне чёткое представление о «концерте», о котором говорит Бах, хотя женская половина семьи на портрете отсутствует. Остаётся вопрос: почему в руках Иоганна Себастьяна виолончель, если он больше известен как виртуоз альта? Сомнения по поводу личностей, изображённых на портрете, существуют до сих пор.
33
Вот начало этого письма: «Ваше высокородие. Простите меня, вашего старого верного слугу-друга, что я позволил себе вас беспокоить. Уже четыре года прошло с того времени, как вы осчастливили меня ответом на моё письмо».