– Как, разве я не одет в тёплую и непромокаемую, райски прекрасную одежду, которую вы называете телом?
После, однако, проникся глубоким состраданием к тем, кто ещё не обрёл просветления, и облачился в «самую верхнюю», как он выражался, одежду – из грубой рогожи.
Глаз Дьявола
Ходил в старину по рукам череп, Глазом Дьявола звал его народ. Тот череп поручику, застрелившемуся от несчастной любви, принадлежал.
Был тот череп заколдованным. Стоило поглядеть через две его дырки – следы от пули – на человека, как конец тому приходил. Тоской вселенской человек изводился, спешил на себя руки наложить!
Много людей тот Глаз Дьявола погубил. Судьба же его дальнейшая такова.
Пришёл как-то к людям, его хранившим, один отшельник, отдать потребовал. Те ни в какую. А череп в каменном подвале хранился, в железном сейфе. Отшельник сел во дворе и стал молиться. На третью ночь вылетел из его головы огненный шар, проник в тот сейф и Глаз Дьявола испепелил…
Говорят, на том месте, куда пепел высыпали, ни одна травинка с тех пор не выросла.
Забота отшельника
Стоя в красной рубахе, опоясанной кушаком, на волжском крутище, отшельник Матвей щурил от солнца свои глаза. И говорил молодняку, пришедшему сладить свой подвиг в пещерах жигулёвских:
– Забота отшельника выходит за рамки земли. Она простирает свои руки и земле, и небу!
Песня Ангела
«По широкому морю поэзии плавает, говорят, лодка. По бокам её солнце и месяц нарисованы, с носа утка резная глядит. В лодке той Ангел восседает, гребёт лучом как веслом. И всё, что Ангелу ни встретится на пути, на песню кладётся.
А в песне той трудится завод, печную копоть в бархат превращая. Не от мира та песня, но для мира. В самую сердцевину его влиться спешит, и задать миру направленье.
Чу: звучит та песня над пучиной морской, и даже на окраине земли русской, что хвостом Тугарина-змея оплетена, метлою Бабы-Яги перекрещена, светит солнышко», – писал своему гимназическому другу, самарцу NN, один отшельник.
Третий язык
Отшельнику П., который плохо отзывался о других людях, однажды приснилось, что язык у него раздвоился, как у змеи. В состоянии крайнего беспокойства явился он к Старшему отшельнику…
– Покажи мне язык, – попросил тот.
Отшельник показал.
– У тебя действительно два языка, – сообщил Старший отшельник. – Правда, растёт ещё и третий, который и полагается иметь отшельнику. Язык, с которого стекает лишь мёд!
Травоядный хищник
У Б., старейшего отшельника, оставалось к концу его жизни совсем мало зубов. Когда же выпал последний зуб, Б. заметил:
– С хищником покончено навсегда.
– Какой же ты, брат, хищник? – спросили его.
– Разумеется, травоядный!
Признание отшельника
Отшельник Иван умел таким образом поглядеть на солнечный луч, проникавший через дымоход в его пещеру, что луч начинал звенеть, как струна у мандолины. А, может быть, это только казалось человеку, посетившему отшельника ясным весенним днём?
Цвела черёмуха на склоне ближайшей горы, источая запах и соловьиную песню. Любитель словесности назвал бы такое пение «ароматным», связав два явления в одно. И под звон солнечного луча, всё-таки звеневшего в обход всех правил и привычек, отшельник Иван говорил:
– Порою мне, волжанину, кажется, что душа моя состоит из Волги и Жигулей!
Проповедь без благодати
«Проповедь без благодати – самое страшное, что может случиться с отшельником!
Тело, являясь футляром для души, распадётся рано или поздно на составные части, давая пищу травам и цветам. Душа, похожая облако, проплывёт ранним утром по небу и растает вдали. Но дух – негасимый огонь – будет вечно чадить над миром, осквернённый проповедью без благодати. Вечный дух будет вечно чадить!» – писал своему гимназическому другу, самарцу NN, один отшельник.
Стихи Вихря
Отшельник по прозвищу Вихрь, известный на всю округу своими великолепными стихами, никаких поэтических замыслов в душе не носил. Писать принимался всегда внезапно, как ветер налетает на пшеничное поле, пригибая спелые колосья к земле.