Когда за один присест стихи написать не удавалось, отшельник рвал на клочки исписанную решительным почерком бумагу. Рвал даже тогда, когда дописать оставалось всего лишь одну строчку.
Стихи, им сочиненные, отшельник перечитывать не любил. А когда «бумажной продукции», как он своё творчество называл, скапливалось в его пещере чересчур много, выбрасывал её в Волгу с отвесной скалы.
Порой листы с его стихами залетали на баржи, плывущие мимо, но чаще всего тонули в воде. И чайки с криком кружились над ними, привлечённые их белизной.
«Поговорим о Пути»
Встречаясь с незнакомыми людьми, один отшельник сознательно, сказывают, начинал нести всякую ахинею.
Нёс её, нёс своими распухшими от болтовни губами, пока слушателю не надоедало. И лишь когда отшельника останавливали такими, например, словами: «Сие я могу услышать и в Самаре, в Струковском саду!», приступал к серьёзной беседе.
Её отшельник предварял обычно словами:
– Радуюсь, брат, тому, что ты различаешь уже Путь и не-Путь… Поговорим о Пути!
Бельмо в глазу человечества
Прочитав как-то раз губернскую газету, приплывшую по течению Волги-реки, в которой недовольным тоном сообщалось о заселении жигулёвских гор отшельниками, старец Нектарий молчал до самой темноты. И произнёс при первых весенних звёздах, украсивших небосвод:
– Мы как бельмо в глазу человечества… Однако оно не спешит избавиться от нас!
Молитва и песнопение
(из книги одного отшельника)
Жил в нашей обители отшельник, заменявший молитву песнопением.
Каким образом такая замена, не предусмотренная каноном Пути, отозвалась на судьбе этого отшельника, неизвестно. Полагаю, что хорошо, и привожу такие его слова:
«Жигули для меня – Святой Остров…
Я окунаюсь в своё детство, как в золотую бадью, и вижу – бадья пуста, в ней нет Жигулей.
В моих взрослых годах так же мало Жигулей, как мало росинок на цветке, что расцвёл в жаркий полдень.
Но когда я озираю свою грядущую старость, глаза мои слепнут от света. Так ярко горит в ней зелёным огнём древнее урочище Жигулей…
Приди и забери меня, Всевышний, когда выйдут сроки, смеющимся от счастья слепым!»
Ангельский язык
На территории Самарской Луки согласно указу, исходившему из Петербурга, проводилась перепись населения. Случилось это в конце XIX века, точную дату сказать не могу.
Чиновники, приехавшие из Самары, пребывали в лучшем настроении. И были одеты в мундиры с медными пуговицами, начищенными до блеска зубным порошком.
Чиновники обходили избы крестьян, задавая вопросы. Об их возрасте и вере, об их семейном и имущественном положении. И записывали ответы в бумаги, на которых стояла царская печать.
В селе Подгоры в те дни гостил жигулёвский отшельник, спустившийся с гор, чтобы увидеться с местным священником. Переписчики и его включили в свои списки.
Отшельник отвечал на вопросы так, словно играл с чиновниками в игры. Но когда ему задали вопрос, какие он знает языки, смутился. И ответил, опуская глаза:
– Русский, татарский, мордовский и немного – ангельский язык…
Сила милосердия
(из письма одного отшельника)
Когда, размахивая мечом страсти, человек идёт сразиться с Богом, идёт Его убить, а после разбросать куски Его тела по канавам, где их тут же пожрут голодные звери, величайшая сила милосердия позволяет Богу идти рядом с ним. И когда человек свалится от усталости и попросит пить, предложить ему воды из Своих ладоней.
Необычная молитва
Один отшельник каждое утро встречал необычной молитвой. Сидя на вершине Девьей горы, обозревая с орлиного полёта дали, он говорил:
О, неба невесомый монолит,
ты – голубое зарево молитв,
творящихся людьми в любом краю.
Прими молитву скромную мою.