Убивала нежность и бережность к себе, предавала собственные мечты и желания, лжесвидетествовала, когда говорила, что с нею все в порядке, когда все на самом деле катилось в тартарары. Сейчас, после стольких лет терапии, вам легко обвинять её. А тогда, в годы её юности, психолог был зверем диковиным, наравне с кабаргой и звездорылом, - юный защитник с мудрыми стариковскими глазами медленно обвел взглядом зрителей и скамейку с присяжными. - Можете ли вы осудить её за готовность жертвовать собой? За жестокость к собственному внутреннему ребенку? Отыщется ли в ваших сердцах довольно милосердия, чтобы оправдать её преступления? Слово за вами...
Обретения и потери
Помню эти прекрасные оранжевые лапы. Помню каждый шов на животе и затылке. Помню вышитый блестящими черными шелковыми нитками нос. Эти прекрасные круглые уши, что словно сами ложились в мои детские ладошки, только знай сжимай и трепи.
Обрела я его внезапно. На мой скромный, не юбилейный, четвертый в жизни день рождения пришел в гости неженатый друг родителей, дядя Витя. Пришел вроде бы с пустыми руками. Уютно расположились в креслах вокруг низенького журнального столика, начали пить чай с именинным тортом. Болтали о том, что лето пролетело незаметно, что скоро сессия у папы в техникуме, что у дяди Вити в институте есть забавный предмет «начертательная геометрия», который сильно напоминает древнюю магию. В котором непонятно, откуда что берется и куда девается.
У меня загорелись глаза, магия? Настоящая? «Начертайте что-нибудь для меня, дядя Витя,— взмолилась я, всем сердцем взалкав настоящего чуда, — ну что вам стоит, никто не узнает в вашем институте, что вы не по правилам начертали! »
Дядя Витя заливисто расхохотался, запрокинув голову и лихо тряхнул длинной челкой. «Ну что тебе н-н-начертать, — словно задумавшись произнес чародей, немного помедлил с ответом, прищурился и попросил, — т-т-только закрой глаза, детям нельзя с-смотреть, как н-н-начертают!»
Я в предвкушении зажмурилась, от волнения закусив губу. И тут же почувствовала на коже дуновение воздуха, словно возле моего лица что-то пронеслось. Раздалось загадочное шуршание а затем папино удивленное хмыканье и мамино аханье. Я распахнула глаза.
Мой чародей сидел в кресле на том же месте, а в руках его был... невозможно прекрасный, ярко-оранжевый, даже на вид мягкий, с короткой пушистой шерсткой ... почти живой и настоящий... медведик. Зверь был невелик. Он протягивал ко мне свои слегка кривоватые лапы и приглашал обниматься.
— Получилось? Получилось! Вы его начертали! Это мне? — зачарованно проговорила я, не сводя глаз с медведика, чтобы он не исчез, — дядя Витя, это чудесная магия, спасибо!
— Б-б-бери конечно, мне он н-н-ни к чему, — широко улыбаясь ответил великий маг по имени дядя Витя, — да и д-д-день рождения у тебя, вот к стати!
Наша любовь с оранжевым медведем длилась долго. Я играла им и в пять, и в восемь, и в одиннадцать. Потом он переехал жить к бабушке. И каждый раз, приходя в гости к бабуле, я не упускала случая ненароком потискать своего оранжевого друга. Никакие другие игрушки не могли соперничать с ним, ни коричневый чебурашка, который умел закрывать лицо своими огромными круглыми ушами, когда ложился спать, ни кукла с гнущимися руками и париком в придачу, ни жираф Йося, что бы это ни значило...
Эх, сегодня и дядя Витя, и медведь - оба они уже по Ту сторону. Доброго им перехода и светлых дорог Там. Помню их с благодарностью.