Подхватив котелок, я пополз к снежнику. В пути поскользнулся на сырой прошлогодней траве, метра три проехал на боку, сдирая кожу.
Когда поднялся на четвереньки, ругаясь сквозь зубы, то первым делом поискал глазами сварливую ворону.
Я встал в полный рост, надежно закрепился на скальном выступе, отряхиваясь, стал прикидывать: не проще ли вскарабкаться на полсотни метров выше того места, где брал снег. Там, недалеко от снежника, начиналась узкая лента осыпи, которая змейкой спускалась вниз неподалеку от моего укрытия. С котелком в руке я мог съехать по ней почти к своему костру. Так дальний путь оборачивался выгодой по времени и затратам сил.
Я стиснул дужку котелка зубами, стал взбираться вверх и возле самого снежника ткнулся носом в свежие следы: похоже, что собачьи.
Массивные продолговатые отпечатки с когтями чуть косолапили внутрь, рядом были прогрызены аккуратные, как гнезда, ямки со следами зубов.
Седоватая, серая шерстинка со шкуры прилепилась к тонкой корочке льда. Я знал, что за перевалом пасется табун. Скорей всего это был след одной из овчарок. Ну и ладно. Я поднялся чуть выше, набил котелок снегом, вырезал ножом фирновый пласт и завернул его в штормовку.
После полудня противоположный склон несколько раз открывался и снова затягивался плотным занавесом облаков и тумана. Сверху ветер нес запахи дождя, снега и тающей земли. Мне нужен был снегопад.
Только он выявил бы непонятную и невидимую жизнь, указал бы точное место волчьего логова.
К вечеру по тенту затренькали редкие капли дождя. Еще засветло я завернулся в отсыревший спальник и стал ждать утра. Ночлег был трудным: я то и дело просыпался от пронизывающей стужи, сворачивался улиткой, дышал под ворот свитера и вновь засыпал. При этом сквозь сон отмечал, что, не смотря на стужу, дождь так и не перешел в снег. Хмурым ненастным утром мне удалось немного просушить вещи у костерка, но этого было мало для следующей ночевки. Надо было строить шалаш.
Я взял топор, капроновый шнур и полез по склону вверх, в сторону сухостойных лиственниц и бурелома. Дурная ворона увязалась следом, села на сук окаменевшего дерева, хрипло и тревожно раскаркалась. Я оглянулся в ее сторону и встретился взглядом с пристальными светлокарими глазами. Они разглядывали меня с каким-то странным равнодушным вниманием. Так преподаватель смотрит на студента, который вот-вот начнет отвечать. На какой-то миг я почувствовал себя таким бедолагой-студентом. Но тут же стряхнул наваждение, присмотрелся. Очертания крупной собаки едва угадывались сквозь бурелом. Открыты и незащищены были только глаза. И мне, вдруг, почудилось в них что-то откровенно не собачье.
Много раз я видел волков в зоопарке. Это были узники с блуждающим слепым взором, с не вылинявшей шерстью. Здесь все иначе: только миг мы не отрываясь смотрели друг на друга. Затем последовал неторопливый скачок в сторону. И в том движении была какая-то странность, какая-то схожесть со спутанной лошадью. Тут контуры собаки или волка отчетливей обозначились среди сухих ветвей и стволов. Сомнения стали рассеиваться.
Я шагнул следом, перескочил через валежину, нырнул под сухой ствол зависшего дерева и на открытом уже месте увидел немолодую, потрепанную службой овчарку. Она прихрамывала на переднюю лапу и вместе с тем легко взбиралась на хребет. Ворона, каркая и шлепая мокрыми крыльями, спикировала ей на спину. Хромая собака обернулась, клацнула зубами и метнула быстрый скользящий взгляд в мою сторону.
И опять я замер, засомневавшись — да собака ли? Но в следующий миг, сплюнув от досады, швырнул в ворону суковатой палкой и стал рубить сухостой. В воздухе все гуще поблескивали снежинки, становясь пушистей и степенней. Намокшая штормовка тяжко и липко висла на плечах.
Часам к четырем после полудня повалил густой снег. Я успел соорудить тесный шалашик, и к ночи он превратился в мягкий сугроб.
Выпавшего снега мне было достаточно, чтобы наконец-то вычислить волчье логово. Но он падал и падал до полуночи.
Ночь прошла уютно. Укрытый снегами, я не просыпался от холода и сырости. Но снились что-то тягостное: будто, путаясь в словах и понятиях, сдаю экзамен. А у преподавателя странные, не собачьи глаза пса, встреченного на склоне. Будто я чувствую, что не тяну даже на «удочку», и вихляюсь всем телом, униженно и преданно заглядываю в эти строгие глаза, холуйски обожаю их, чтобы получить свое, незаслуженное. Какая мерзость! Я чуть не сплюнул себе на подбородок, выплывая и выпутываясь из обрывков сна.