Когда оказалось, что раньше он работал помощником землемера, Кутильяс сказал, что ничем не может помочь.
Последствия национализации стали сказываться в «Compañía Ron Bacardi, S.A.» спустя несколько недель. Некоторые руководители и технический персонал оставались на работе, пока обдумывали следующий шаг. Андрес Йебра, новый директор компании, оказался более практичным, чем другие новые администраторы экспроприированных предприятий, и попросил большинство сотрудников «Бакарди» остаться на местах. Даже Даниэль Бакарди убеждал работников продолжать свое дело — несмотря на то, что его самого полностью отстранили от всякого руководства и принятия решений.
— Не тревожьтесь, мы все уладим, — говорил он. — Что-нибудь произойдет. Фидель поймет, что допустил ошибку, и все вернут назад, честное слово!
Среди работников «Бакарди», решивших на время остаться на своих местах, был кубинец английского происхождения Ричард Гарднер, руководивший пивоварней «Атуэй» в Сантьяго. Вскоре после национализации у Гарднера вышло столкновение с лидером профсоюза пивоварни, который требовал, чтобы Гарднер приставил двоих рабочих к станку, управляться с которым мог и один.
— Теперь здесь все принадлежит нам! — заявил профсоюзный деятель.
Гарднер ответил отказом.
— Неважно, кому принадлежит пивоварня, правительству или Бакарди, надо делать все как следует, — сказал он, — а этому станку нужен только один оператор.
Гарднер был уверен, что его уволят, однако Йебра неожиданно встал на его сторону. После того, как с Кубы уехали еще два крупных специалиста из пивоварен «Атуэй», Йебра повысил Гарднера в должности до мастера-пивовара и уговорил остаться, хотя прекрасно понимал, что Гарднер отнюдь не сторонник революции.
Это был судьбоносный момент. Фидель Кастро и другие лидеры революции относились к специалистам вроде Гарднера двояко. С одной стороны, они понимали, что стране нужны технические специалисты и профессионалы, иначе ее ждет коллапс. Если кто-то хотел покинуть Кубу, он должен был получить в отделе военной разведки permiso de salida — разрешение на выезд, — и тем кубинцам, которые обладали важными познаниями в своей области, получить такое разрешение было практически невозможно.
С другой стороны, образованные и высокопрофессиональные кубинцы считались политически неблагонадежными — они будто бы обладали «буржуазной», индивидуалистической ментальностью, и за это их часто высмеивали и оскорбляли.
Мануэль Хорхе Кутильяс решил, что хочет покинуть Кубу, однако в паспорте значилось, что он инженер, а значит, вызывает дополнительные вопросы. У второго сына Кутильяса был врожденный порок сердца, и Мануэль с женой очень хотели показать мальчика специалисту в США. Они попытались получить ограниченное разрешение на выезд с конкретной целью вывезти мальчика за границу на лечение. Когда Кутильясы явились в контору в Гаване за разрешениями, Мануэль обнаружил, что на его документе еще нет подписи. Армейский капитан, похоже, хотел еще что-то узнать.
— Сеньор Кутильяс, где вы работаете и почему хотите покинуть Кубу? — спросил он.
Кутильяс надеялся скрыть свою принадлежность к «Бакарди» и сказал, что преподает инженерную химию в Университете провинции Ориенте в Сантьяго и что они с женой хотят отвезти ребенка в США на консультацию кардиолога.
— Хорошо, — сказал капитан, — только вам нужно принести еще разрешение от ректора университета.
Кутильяс выругался про себя. Ректор университета был назначен совсем недавно и слыл пламенным сантьягским fidelista. Однако Кутильяс сохранил невозмутимый вид и заверил капитана, что съездит в Сантьяго и привезет письмо.
— Прекрасно, а пока оставьте паспорт у меня, — сказал капитан.
Выхода не было — Кутильясу пришлось отдать паспорт.
Жена Кутильяса Роза в это время ждала в машине — с двумя сыновьями и багажом, готовая ехать прямо в аэропорт. Когда Мануэль Хорхе подошел к машине, Роза по его лицу поняла, что разрешения он не получил.
— Этот парень только что доказал, что нам надо во что бы то ни стало уехать с Кубы, — сказал Мануэль Хорхе жене. — Нельзя оставаться в стране, где творятся подобные вещи.
Роза решила остаться на Кубе и дождаться, чтобы Мануэль Хорхе все-таки получил разрешение. Однако несколько дней спустя младший сынишка Кутильясов умер от сердечной болезни. Мануэль Хорхе отчаянно хотел уехать и отправил жену с оставшимся сыном в Майами, а после этого наладил контакт с оппозиционным подпольем, надеясь найти способ тайно покинуть остров. Это был бы рискованный шаг — всякого, кто пытался уехать из страны «нелегально» и был пойман, ждала тюрьма, а иногда и хуже. В конце концов Кутильясу удалось отплыть на судне с грузом рома, подлежащего выдержке, вместе с полудюжиной других недовольных кубинцев, не взяв в собой ничего, кроме того, что на нем было надето. После шести страшных дней в море эмигранты все-таки добрались до Майами.