Внутриглазная жидкость и плазма крови вытекли полностью, хрусталика не было, роговица покрыта плотной соединительно-тканной оболочкой - склерой, глазодвигательные мышцы отсутствовали. Лишь веки рефлекторно сжимались.
Но глаз не болел, просто его не было, зрачок подергивал, лицо обезображено, что же делать? Страшная, ужасная, жуткая травма!
В таком состоянии показываться на глаза Симоне нельзя никак! Какой безжалостный мир! Внезапно знакомым
ужасом пахнула на него тишина. Кружева ветвей в эмалевом воздухе стыли, как в страшной сказке. Странными игрушками показались ему и деревья, и узорные тени.
Прикрыв платком глаз, стал он осторожно, но поспешно спускаться вниз, в поселок.
Проходя по извилистой дороге, заметил магазин, поспешил туда.
Его приветливо встретила накрашенная продавщица в белом, Баку заметил на витрине черные солнечные очки, купил их, аккуратно положив монету на прилавок.
Надев очки, он немного пришел в себя. Но в любом случае даже сейчас идти к Симоне не имело смысла.
Поэтому, не предупредив Симону, он направился на авиастоянку, сел в белый 'Тодд', подняв искристую пыль, улетел в столицу Азербайджана.
Дома он переоделся, но не умылся, просидел у себя дома целых два дня, скрывался от всех, его сотовый телефон размером в большую пуговицу гремел, звонила Симона, но он ей не ответил, рассматривал себя в зеркало. Он ощущал в теле ноющую ломоту. Ему почудилось, что бумажные ленты скользят у него по лицу. Тонко шуршат и рвутся.
Слабо щупал свою глазную вогнутую впадину, боялся даже ерошить волосы на голове. За вечер выкурил двадцать сигар, принял три таблетки 'Фэри' для успокоения. Иногда высовывался в окно.
- Да - а...ужасно, ужасно! Вот что я вляпался, черт бы побрал этого идиота на водопаде, - кричал он в комнате, ходя из угла в угол.
Потихоньку он заснул. Проснулся посреди комнаты - проснулся от чувства невыносимого ужаса. Ужас сшиб его с постели. Приснилось, что стена, у которой стоит кровать, стала медленно на него валиться - и вот он отскочил с судорожным выдохом.
Утром на следующий день пришла Симона. Глаза ее опухли, были болезненно - заплаканными, она прорыдала весь день. Она колотила его дверь, он, отпахнув дверь, впустил ее, сам же забежал в ванную.
- Что случилось?! Почему ты избегаешь меня? - кричала она в дверь ванной.
- Сейчас я выйду, потерпи пока. Завари мне чай, - ответил ей он через прочно закрытую дверь.
Через пол часа он вышел в черных очках, в красном халате, в шлепанцах.
Симона пристально глядела на него. Они сидели за длинным табльдотом друг против друга.
- Зачем ты надел очки?
- Только держись, не падай. Хорошо? Тебе не будет страшно? - спросил он, пригнув к столу плечо.
- Нет, говори!
Симона сидела в пуховом кресле, Баку присел перед ней на корточки.
- Симона, в один миг я стал несчастным...- просопел он.
- Что случилось? Ты мне можешь объяснить или нет?
- Я подрался с тем идиотом, помнишь его?...
- Да, да! Дальше?
- Дальше то....дальше то,.....
- И!?
- Глянь..., - Баку снял очки, показал изувеченный глаз, и тут же надел очки обратно.
Симона прищурилась.
- Что это у тебя? - спросила она непослушными губами.
- Это он меня ранил, этот гад! - Баку так неестественно крикнул, что окна задрожали. - Теперь я стал несчастным из всех живых существ на свете.
- И все? А я думала что - то серьезное, - облегченно вздохнула Симона.
Баку опешил, обернулся резко на нее.
- Ты в самом деле считаешь, что тут нет ничего серьезного? - его лаковые башмаки задрожали.
- Да конечно, милый! Ты что? А я то думала что - то стряслось. Не переживай.
После этих слов она поднялась, упруго опершись на спинку стула.
- Я пошла к себе. Машину твою я оставила у окна, она в целости и сохранности. Приехала на своей.
Симона направилась к выходу. Баку машинально пошел за ней, но он еще стеснялся своего увечья. Очки не снимал. Симона вышла на порог, спустилась вниз, Баку поравнялся с ней.
Так они прошли по туманной улице к ее машине, которую она оставила у каменного забора в метрах 30 от дома Баку. Это был черный 'Жук'. Она села в него, заурчал мотор, Симона сквозь стекло взглянула на Баку. Он стоял в красном халате, в черных очках, в лакированных башмаках, не причесанный, усталый.
Он прильнул к окну машины, спросил ее:
- Симона, гляди, а ведь так, с черными очками мое увечье не видно. Разве нет? - его затрясло.
Симона чуть приподнялась, высунула головку наружу, крикнула:
- Баку, родной! Я все равно вижу, что у тебя лишь один глаз. Очки тебе не помогут.