— Тогда я зайду в костел.
— Зачем?
— Просто так.
Мы зашли с ним. Тоже помолились. На всякий случай, впрок. Нам было хорошо известно, что человек в конце концов умирает. Карчмарек-младший даже собирал картинки со святыми.
В костеле было холодно и очень тихо. Слева бог-отец сталкивал ангелов в огонь. Справа, на картине, где было избиение младенцев, вооруженные мечами люди делали свое дело. Дверцы дарохранительницы сверкали как золотые зеркала.
— Ты… там что, правда бог? — спросил шепотом младший Карчмарек.
Мы преклонили колени. Встали. Красный «вечный» огонек перед главным алтарем колыхался в висящей на цепи лампаде, как на чаше весов.
Пальцы у нас были мокрые от воды из кропильницы и грязные от прибрежной глины. Солнце падало косыми лучами, в которых плясали крошечные пылинки. Да, лучи уже не были отвесными, от окон по одной стороне они доходили до скамей на другой.
Неф, объяснял когда-то ксендз, означает ладья. Костельный неф и вправду был похож на огромную лодку, вытащенную на берег, перевернутую вверх дном.
Крестная пришла раньше нас. Сидела на скамье. Старая женщина. Деревья уже теряли листву, тени от голых веток сплетались с тенями оконных переплетов в сеть. Сеть теней опутала Весекову крестную. Казалось, она попалась в нее на последней осенней рыбалке.
Инвалиды
Инвалиды были довоенные и военные. Мы часто встречали одного слепого. Он подолгу сидел в скверике. Скверик занимал почти всю рыночную площадь. Мы проходили мимо. Весной длинные сережки верб свисали низко и щекотались. Слепой наклонял голову набок. Прислушивался. Иногда заговаривал:
— Сигареты мне кто-нибудь может купить?
— А какие?
— «Триумф».
— Пачку или рассыпные?
— Давайте пачку.
Наконец вернулся Яблонский. Отец того малыша, который жил за углом.
Мы не знали, кто это. Он вышел из магазина. Спрятал в карман карточку с отрезанным талоном. В авоське у него был, кажется, сахар. Энергично, решительно делал несколько шагов и спотыкался. Можно было подумать, пьяный. Палка у него была обыкновенная, коричневая.
Шел он впритык к стене. Плечо измазано белым, кожа на костяшках пальцев ободрана. И шрамы на лице.
— Эй, гляди, — шепнул Карчмарек.
— Ого…
Мы вылупили глаза. Тут как раз из подворотни выбежал этот малыш. Яблонский схватил его за руку. Казалось, он ведет малыша, а не тот его. Кроме шрамов у него еще была сине-черная ленточка «Виртути»[6] на отвороте пиджака.
Яблонская как-то зашла к Карчмарекам. Рассказала:
— Нет, я ничего не знала. Не возвращался и не возвращался. Письма писал на машинке. Писал, что так удобней писать.
— На машинке?
— Если научиться, можно и на машинке.
Яблонская вздохнула и ушла.
— Женщина еще молодая, здоровая, а он… По мне, лучше руку потерять или ногу, — сказала мать Карчмареков.
Недели две Яблонскую часто видели с мужем, потом все реже и реже. Правда, времени у нее особенно не было, она работала. Яблонский стал приходить на скверик. Встречался с тем слепым, который там всегда сидел. Они разговаривали, иногда до самого вечера. Солнце ржаво отражалось в их черных очках.
В углах скверика цвели желтые форсиции. И еще были другие цветы и живая изгородь, а вверху — небо, выгоревшее от зноя, но ведь были слышны голоса птиц и шаги людей, а некоторые цветы пахли.
Нам было интересно, что рассказывает Яблонский, так как сын его — когда мы у него спросили — сказал, что отец, пока не перестал видеть, видел много стран. Хотелось послушать и про города, которые горели, и про то, как они выглядят с высоты, потому что большим числам — пятьсот, тысяча — мы в войну учились на бомбардировщиках.
Так что мы присаживаемся рядышком на скамейку — раз, другой. Сидим тихо. Прутиками чертим знаки на песке, но Яблонский и второй слепой говорят о больницах и о врачах. Яблонский еще о том, что он не пропадет.
Потом мы видим его с огромной книгой, в которой много-много выпуклых точек. Он водит по ним пальцами.
— Нет, он не очень любит мне рассказывать, — утверждает маленький Яблонский, — иногда чего-нибудь скажет…
Уроки у нас начинаются в разное время: то в восемь, то позже. Мы ходим с учебниками через сквер. Когда Лясота хотел стукнуть маленького Яблонского, то Весек стукнул Лясоту. Этот маленький Яблонский стал за нами таскаться, но Карчмарек-старший его гонял — именно потому, что маленький и до нас не дорос.
6
«Виртути Милитари» — высший польский военный орден, выдаваемый за особые боевые заслуги.