Вокруг рыночной площади стояли двух- и трехэтажные дома. На двух из них над воротами висели белые орлы на эмалированных табличках. Раз мы увидели на скамейке одного оттуда. Он тоже прислушивался к тому, что говорил Яблонский. Но через минуту отошел. Мы рассказали об этом дома.
Карчмареки, мать Весека, Новачек с женой возмущались:
— Стыда у них нет! Такого человека в школу на митинг надо пригласить, а они!..
Но потом никто к Яблонскому не цеплялся. Его жена снова пришла к Карчмарекам. Говорила, собираются открыть артель для инвалидов.
— А что они будут… то есть, к примеру, что бы ваш муж мог…
Оказывается, однако, что и слепые могут. Яблонская объясняет: к примеру, щетки или корзины.
— А муж-то хочет?
— Конечно, ждет не дождется.
— Ясно, так оно лучше. Человек должен что-то делать. Нельзя только сидеть и думать о своей беде.
Мы считаем, что мать Карчмареков права. Была она права и когда говорила, что Яблонского надо пригласить в школу. Учительница польского как-то стала спрашивать в классе про людей, которые в войну получили награды. Сказала, что таких, что кого-нибудь из таких людей можно бы пригласить на урок. Что их нужно очень уважать. Даже написала об этом на доске, а мы обмакнули перья и записали в тетради.
— Эх, надо было сказать про Яблонского, — сокрушался после урока младший Карчмарек.
— Да он бы, наверное, не пришел.
Тем временем начинается ремонт дома, в котором раньше были магазин и портняжная мастерская. Мы видим, как работают кровельщики и маляры, как меняют водосточные трубы.
И осенью артель открывается. Для начала устраивают собрание. Приходят инвалиды. Одни сами, кое-кто на костылях, других приводят. Есть несколько горбатых. Все исчезают за дверью. Ветер, полно желтых листьев, но еще довольно тепло.
Кажется, довоенные инвалиды не прочь похвалиться, что они инвалиды войны.
Когда мы возвращаемся из школы, собрание как раз заканчивается. Инвалиды выходят на рыночную площадь, усаживаются на скамейки. Некоторые, похоже, немножко выпили. Появились еще двое слепых, у одного отличная собака. Мы спрашиваем маленького Яблонского, правда, что его отец будет заместителем председателя, но он не знает. Ветер сгоняет листья со сквера на мостовую. Люди вокруг улыбаются, потому что инвалиды начинают чего-то напевать.
И собака эта, когда мы подошли к скамейке, слегка раздвинула губы, точно хотела огрызнуться, а может быть, насмешливо улыбнулась.
Позже мы видим: идет Яблонский с сыном. Веселый; что-то рассказывает. Руку положил малышу на плечо. Но тот отворачивает голову и смотрит в нашу сторону. Мы запускаем в осеннее небо воздушного змея.
Помещик
Карчмареки ждали отца. На скамейку подсела старуха Павловская, которая немножко приторговывала и умела гадать на картах. Завела разговор. Отца Карчмареков очень хвалила.
Наконец грузовик вынырнул из-за поворота. Тарахтел — издалека было слышно. Люди с вещами сидели на ящиках. Торчали женские ноги и угол зеркала. Отец Карчмареков объехал вокруг рыночной площади, сбрасывая скорость. Зеркало ослепительно сверкнуло. Машина остановилась. Люди перелезали через борта. Украдкой совали Карчмареку деньги.
Павловская сразу узнала мужчину, платочком стряхивавшего с одежды пыль. Удивилась: «Помещик?..» Нам мужчина был незнаком.
Вдруг снова что-то сверкнуло, слабей, чем зеркало, но Весек оглянулся:
— Это у них в УБ[7], наверное.
У начальника УБ был отличный большой полевой бинокль.
— Пройдемся немножко, — решился Весек, — нам-то что?
Помещик был еще не очень старый. Шел медленно, осматривался, в руке нес чемоданчик. Мы тащились в полусотне метров за ним. На улочках стояли одноэтажные деревянные и двухэтажные каменные домишки, покрытые серой штукатуркой и ржавыми пятнами лишайника. В садах зрели яблоки.
Мы-то надеялись, но ничего интересного не произошло.
— Нам обедать пора, — сказал старший Карчмарек.
Перед их домом наткнулись на мать Весека. А матери Весека повстречалась Павловская:
— Вы знаете, кто приехал?
— Да вот только что услышала.
— А как богато жили… — вздохнула Павловская.
Помещик снял комнату — третий дом от угла.
— Приятно, что тут живет, — сказала жена Новачека. — Фамилия такая красивая…
— А мне все равно, — пожал плечами Новачек.
Вроде бы помещик объяснял кому-то, что приехал в наши края, потому что они ему напоминают молодость. Вроде бы говорил, что люди встретили его хорошо. Вроде и вправду старуха Павловская несколько раз приносила ему свиные ребрышки и отказалась брать деньги. «Всем тяжело. Я могу подождать. Хоть до весны. В долларах даже лучше, а то злотые наши ненадежные».