Я защищаю свои странности.
Потому что никто другой не любил их, как я.
Не человек, утверждавший, что любил меня, когда мне было шестнадцать, и не человек, владевший мной, когда мне было двадцать пять. Я обхватываю колени руками и закрываю глаза от воспоминаний о своей последней любви. Я пообещала себе, что больше никогда не буду думать об этом человеке, но он все еще преследует меня – тень в глубине моего сознания.
Я убеждена, что именно живые держат нас здесь – их желание причинить нам боль даже после смерти. Чем можно вонзаться все глубже, даже в трупы.
— Итак, почему фиолетовые волосы?
Мои плечи напрягаются, когда я осознаю, что погрузилась в раздумья.
– Хм? – Я поднимаю на него взгляд, в его мягких карих глазах мерцает любопытство и, может быть, даже ностальгия. Мои пальцы перебирают длинные пряди волос, и я заставляю себя саркастически улыбнуться. — Не любишь крашеные волосы? – спрашиваю я доброжелательно.
Лэнстон кладет свою кружку на журнальный столик и наклоняется вперед, опираясь локтем на колено, подпирая голову ладонью, улыбаясь мне так, словно у него есть грязный маленький секрет.
— Нет, действительно, кажется, меня это особенно привлекает.
Его улыбка становится отстраненной, он медленно моргает, погруженный в мысли – возможно, воспоминания о своей жизни или живущих в нем людях.
Я беру кружку обеими руками, наслаждаясь просачивающимся в ладони теплом. Не мне об этом спрашивать, но мне кажется, что Лэнстон удивительно комфортен и приветливо относится к таким вопросам.
— Кем она была?
Лэнстон смотрит в пол, глаза на мгновение теряют свой блеск.
— Она была моей родственной душой, такой же потерянной и больной, как и я.
Очевидно, что он скучает по ней, но есть еще что-то, о чем он не говорит.
— Но?
Он поднимает на меня глаза и откидывается на спинку дивана. Его руки упираются в бока. Я продолжаю смотреть на пряди волос, выглядывающие из-под его бейсболки.
— Но она была влюблена в моего лучшего друга. А он любил ее так, как она в этом нуждалась. – Выражение моего лица меняется, и он слабо улыбается мне. — Это нормально; когда ты любишь других больше, чем себя, легко смириться с этим. Мне не суждено остаться. Это было много лет назад.
Он проводит рукой по челюсти; в нем чувствуется огромная тяжесть страдания. В его темно-карих глазах читается лёгкость на сердце.
Я хмурюсь и киваю.
— Ты, кажется, такой парень, так часто говорящий, но разве это не больно? Тебе не одиноко?
Я возвращаю его вопрос, который он задал мне раньше, наклоняюсь вперед, чтобы поставить свою чашку на стол, прежде чем снова устраиваюсь на диване напротив него. Я подтягиваю колени к груди и смотрю на Лэнстона сквозь густые ресницы.
Он поднимает подбородок и кладет голову на подушку, закрывая глаза, когда усталость охватывает нас. Призраки устают очень быстро. Мы тратим время на отдых, и неизвестно, как долго будем спать. Покрасневшие синяки вокруг его глаз намекают на то, насколько он близок к погружению в свои сны.
Его голос хриплый и сладкий.
— Конечно, это больно...Думаю, так будет всегда. Но большинство вещей, которые так ранят твое сердце, стоят того. Больно только потому, что они нам дороги. Я никогда не бываю одиноким, не совсем, потому что я знаю, что они всегда будут нести мой вес с собой.
Как грустно это звучит.
Моя грудь уже обременена его весом – я не хочу его отпускать. Лэнстон Невер. Не знаю, встречала ли я когда-нибудь человека, исполненного таких мрачных мыслей и прекрасных слов. Его глаз достаточно, чтобы потопить мой корабль в темном голодном океане. Это пугает меня больше всего.
— У тебя тоже есть кто-то, кто хранит память о тебе, не правда ли? – спрашивает он сонно.
Я закрываю глаза и на мгновение задумываюсь над этим. Я думаю о своих жестоких мачехах и отце. Они не смогли бы сохранить память обо мне такой, какой я была на самом деле. Равно как и мои дальние родственники. Не моя последняя любовь.
— Нет. Никто обо мне не подумает. – Мои глаза закрыты, но я слышу, как он неловко шевелится на диване от моих слов. – Думаю, мне так больше нравится. Мне нравится быть забытой – это более поэтично и трагически.
Уголки моих губ слегка приподнимаются.
Я в восторге от того, что Лэнстона так любили в жизни, но в моем сердце все еще живое жало ревности. Мы все хотим безусловной любви, но она не раздается так, как в кино. Вы не рождаетесь любимыми – по крайней мере, я.
Вы должны доказать, что достойны этого.
Улыбайтесь, говорите «да» и будьте вежливы. Если вы сорветесь или выступите против своих агрессоров, потеряете ту кроху любви, которую заслужили. Разве не так бывает? Ну у меня так было. Я так и не поняла, что это такое. Это своего рода система начисления баллов – жестокая игра в «давай и получай», постоянное наблюдение и суждение.