– Ты уверен?
Я хочу сказать «нет». Хочу умолять ее не оставлять меня самого. Хочу пойти с ними. Но слезы льются из моих глаз, когда я глотаю все эти эгоистические мысли.
– Да. Я уверен.
Она исчезает. Лиам исчезает.
И я остаюсь один в темноте.
Глава 1
Лэнстон
– Не плачь, – говорил мой отец, черствый и грубый. – Я ударю тебя сильнее, если ты будешь плакать. До крови, если придется.
Меня снова наказали за то, что я рисовал. Мой отец презирал искусство, говорил, что оно рождает глупые умы и насмешливые души. Он ненавидел меня всеми фибрами своего естества – я знал это с шести лет. Он плевал на меня, пялился и говорил вещи и слова, которых я еще не понимал.
Но осознавал, что за этим стоит отвращение, выходившее из его плеч, то, как он вел себя, словно мог ударить меня в любой момент. Я знал, что собаку он любил больше, чем меня.
Собака получала комплименты, ласку и восхищение, в то время как я получал синяки и рубцы от вешалок для одежды и душевой лейки. Это началось только в восемь лет, когда я стал откровеннее говорить о несправедливости его поведения. Мое сознание его жестокости только разозлило отца.
Хотя я знал, что не нравлюсь ему, Боже, как я старался изменить его мнение. Если бы я тогда знал, что ничего не получится.
Я изо всех сил сжал челюсти и скрылся в мыслях, думая о бейсболе и тихих местах, куда мог бы убежать, когда все это закончится. Это было единственное, что помогло мне не сломаться морально, как в прошлый раз. Бороться с этой судьбой было невозможно.
Удар.
Затылок распирало от боли. Я закусил нижнюю губу, пытаясь силой воли сдержать слезы. Знал, что если заплачу, будет гораздо хуже.
Удар. Удар. Удар. Удар. Удар.
Я сидел в ванне, сгорбившись, крепко обхватив колени руками, и терпеливо ждал, когда боль утихнет. Но в тот день он казался особенно взбешенным, и я сбился со счета ударам душевой лейки.
Когда отец закончил, у него было тяжелое дыхание, и, уходя, он не произнес ни слова. Я некоторое время оставался неподвижным, позволяя своему разуму прийти в себя. Желание скрыться было сильным, и я хотел исчезнуть совсем.
Если отец так отчаянно хочет, чтобы я ушел, почему бы мне просто не умереть? Я обдумывал эту мысль, пока смывал кровь с затылка, и продолжал думать об этом, пока шел к бейсбольному полю. Я думал об этом очень долго.
Если мое существование приносит ему только страдание, то я должен уйти.
Но мне было всего восемь лет, я не знал, как убежать. Как умереть.
Когда я вырос, понял, что есть много способов сделать это.
Когда мне было шестнадцать, я впервые попытался покончить с собой. Люди стыдили меня и говорили, что я эгоистичен и хочу внимания. Что если бы я действительно хотел умереть, то пустил бы себе пулю в голову. Говорили, что я трус.
Какие неприятные, гнусные вещи можно сказать другому человеку. Предлагать мне варианты и идеи? Я не хотел пускать себе пулю в голову. Не хотел уничтожать единственную часть себя, которая мне действительно нравилась...мой разум. Темный и прекрасный, как говорила мне однажды моя бабушка.
Мне было страшно. Я хотел умереть, чтобы остаться памятью. Дать отцу то спокойствие, в котором он так отчаянно нуждался в моем существовании.
Лишь гораздо позже я получил помощь. На втором курсе колледжа несколько человек сказали, что мне следует обратиться к психотерапевту. Сначала я обиделся, потому что со мной не было ничего плохого, говорил я себе.
Однако забота и кроткая непринужденность, с которой они объясняли, что терапия помогает лучше понять себя, открыли мне дверь. Именно там мне впервые в жизни кто-то сказал:
– Это не твоя вина, Лэнстон.
– В чем именно? – спросил я.
– Ты не виноват, что твой отец жестоко обращался с тобой и не любил тебя. Ты тоже не виноват в том, что у тебя психическое заболевание.
Я плакал до конца сессии. Плакал, как ребенок, потому что впервые чувствовал себя в безопасности. Терапевтка не ударит меня; она не причинит мне боли. Я это знал.
Когда она спросила меня, почему я плачу, пытаясь помочь мне справиться с эмоциями, я не мог говорить. Даже не мог думать. Все, что я мог, – покачать головой.
Это не моя вина?
Затем, спустя годы, я превратил это мнение из вопроса в утверждение, и эти слова стали моей ежедневной мантрой.
Это никогда не было моей виной.
Так почему я все еще хочу умереть?
