Глава 12
Офелия
Лэнстон несколько секунд обдумывает это заявление. Я вижу, как щелкают шестерни в его голове и как в нем загорается свет. Воллшебная улыбка появляется на губах, и мне хочется поцеловать его.
Это редкость. Желание поцеловать мужчину, с которым ты только что познакомилась. Но это самое удивительное чувство, которое может испытывать человек. Страсть. Чувство, которое ты можешь испытать из самых глубоких уголков твоего мозга.
Его взгляд падает на мои голые руки, впервые он видит их не покрытыми платьями с длинными рукавами, которые я носила, и видит татуировки бабочки и моли, покрывающие предплечья. Бабочка гонится за молью на моей правой руке, между ними тянется струйка дыма, а моль гонится за бабочкой на моей левой руке, и те же струйки дыма связывают их друг с другом.
Его улыбка становится ярче на мгновение, прежде чем он замечает прячущиеся под ними шрамы. Затем я вижу, как его сердце практически останавливается и на лице появляется грустная гримаса. Боль, и, возможно, многие другие вещи, существуют внутри него в этот момент. Но Лэнстон, оставаясь самим собой и всегда любознательным мужчиной, которым я восхищаюсь, поднимает руку и проводит большим пальцем по татуировкам.
— Молы и бабочки, да? – Его глаза смягчаются, и он шепчет: – Кто из них кого поймал?
— Если моль поймает бабочку, она ее съест. Если бабочка поймает моль, она оторвет ей крылья. Как ты думаешь, кто из них должен поймать другого? – говорю я с маниакальной улыбкой. Лэнстон кривится от моего черного юмора.
— Ну, что они действительно символизируют? – спрашивает он меня, снова проводя большим пальцем по чернилам, отчего по моей руке пробегают мурашки.
Он так проницательен, в отличие от многих людей, знавших меня так долго. Думаю, я могу ему рассказать.
— Это мой взгляд на тоску. Понимаешь, моль – это тьма, которая гонится за бабочкой, стремясь к ее яркости. Но когда моль убегает, бабочка, будучи светом, гонится за ней в ответ, не в состоянии существовать без моли, потому что без тьмы нет света.
Лэнстон улыбается.
— Это здорово. А как насчет того, что они скрывают? – говорит он более деликатно, его ресницы прикрывают эти прекрасные глаза.
Я сомневаюсь. Никогда об этом раньше не рассказывала.
Смотрю в его глаза. Там живет только доброта и понимание, и я знаю, что могу смело рассказать ему.
— Они никогда не могут долго скрывать такие вещи.
Лэнстон покидает эту тему. Он видит, как в уголках моих глаз появляются слезы и не настаивает на своем. Я чувствую, что меня привлекает его терпение. Понимание и забота. Но это заставляет меня думать обо всех, кто не был добрым и терпеливым ко мне, когда я еще дышала и в моих жилах текла кровь. Лэнстон заставляет меня смотреть на вещи по-другому.
Мы свернулись калачиком на его кровати и наслаждаемся фильмом. Молча, позволяя страхам из музыкальной комнаты исчезнуть. Это было не так уж плохо. Это было очевидно. Если бы это было не так, то было бы страшнее, как с теми, что шепчут. Но это было более игриво, чем жестоко.
Я хватаю горсть попкорна, и в тот же миг Лэнстон тянется ко мне. Наши руки сталкиваются. Мой взгляд находит его, он лежит так близко к кровати, что наши носы почти касаются. Мои предательские глаза опускаются к его губам и снова поднимаются к его глазам. На какой-то иллюзорный миг мне кажется, что он меня поцелует. Но когда этого не делает, я заставляю свое внимание вернуться на экран. В фильме девочка плачет и бежит домой под дождем. Сейчас я во многом похожа на неё. Я чувствую себя глупо, даже думая, что он мог бы поделиться теми же непристойными мыслями.
Фильм заканчивается хэппи-эндом, а наша миска с попкорном пуста. Лэнстон смотрит на свою дверь, словно думает, не встать ли ему и не передвинуть стул.
— Даже не думай его передвигать. – Я встаю, поднимаю запасную подушку с кровати и бросаю ее в нее. Он ловит, смеясь.
— Я бы не решился. Думал о том, чтобы добавить второй стул. – Он кладет подушку возле себя, и мои щеки теплеют. Он не шутил, когда сказал, что я могу остаться в его постели. Лэнстон замечает, что я погружена в размышления, и спрашивает: — Ты все еще боишься? Или тебе лучше?
Я хочу остаться в его постели. В самом деле хочу. Но не могу привязаться, поэтому качаю головой.
— После фильма я чувствую себя гораздо лучше. Спасибо, Лэнстон.
Моя улыбка исчезает. Он немного сокрушается, но не показывает этого.
— За что?
— За то, что ты так добр.
Таких людей как он в мире осталось очень мало. Когда мы, люди, стали так холодны и замкнуты? Сколько мне было нужно Лэнстонов, когда я была жива? Больше, чем я могу сосчитать.