Он сжимает мою руку посильнее, и только тогда я встречаюсь с его глазами. Они наполнены многими словами, многими извинениями, которые никто другой не сказал, когда я их действительно нуждалась.
— Качели напоминают тебе о украденном детстве, – наконец говорит Лэнстон.
Я обдумываю это утверждение, потом киваю. Отсюда, с высоты, начинаю понимать, насколько маленькими на самом деле качели. Насколько незначительны и неважны, и все же им удается задеть меня во многих отношениях. Думаю, прежде всего, причина в одиночестве. Долгие часы, когда на моих глазах высыхали слезы, а холодные пальцы беспомощно сжимали цепочки.
— Когда я смотрю на них, все неприятие и заброшенность возвращаются. И все частичное исцеление, которое мне удалось достичь, исчезает.
Тишина. Лэнстон вскакивает на ноги. Я приподнимаю голову, автоматически следуя за его движением. Слезы, начавшие выступать на моих глазах, быстро исчезают. Он берет меня за руки, прежде чем я успеваю произнести хоть слово.
— Давай сокрушим эти качели! – кричит он во вселенную, резко подняв подбородок, а потом оглядывается на меня и подхватывает на руки, а потом бежит вниз по крыше.
Я инстинктивно кричу и цепляюсь за его плечи.
— Лэнстон!
Но он не останавливается. Прыгает с крыши, хохоча, как полный псих, и приземляется на обе ноги с тихим стоном. Когда холодный ночной воздух отступает, игривый жар разливается по моим венам. Он ставит меня на землю и хватает биту из одной из куч мусора во дворе.
— Вот. Разгроми. Ее. К. Черту.
Его улыбка яркая и лишенная всяких мыслей.
— Зачем? Это же безумие!
— Клянусь, тебе станет лучше.
Я рассматриваю его какое-то мгновение, а потом вздыхаю, беру деревянную биту из его протянутой руки.
— Ладно. Но ты должен помочь.
Лэнстон откидывает голову назад и смеется.
— Как будто я могу это пропустить.
Он подмигивает и хватает длинную трубу.
Следующие пять минут – лучшие в моей жизни. Абсолютный приток разливающегося по моим венам адреналина пьянит. Кровь приливает к голове, а смех вырывается из моих уст без всяких усилий. Я размахиваю битой так, как никогда раньше не размахивала. Качели с цепями разлетаются на куски по всему двору. Лэнстон смеется рядом со мной, размахивая так же сильно, ломая конструкцию качели. Его рубашка задирается с каждым взмахом, и я наблюдаю, как его мышцы напрягаются и двигаются так безупречно. Его хребет четко очерчен, и одно маленькое, круглое красное пятно в его центре останавливает мое сердце.
Его преследует смерти.
Печальная мысль длится всего секунду, потому что его маниакальная, невероятная улыбка возвращает меня к реальности. Он бросает свою трубу и выхватывает биту из моих рук, закидывает ее за спину и тянется к моей руке.
Я снова смеюсь.
— Что ты сейчас делаешь?
Он тянет меня за собой, два призрака, бегающих по темному переулку посреди ночи, и кричит:
— Мы только что уничтожили личную собственность! Надо убираться отсюда.
Лэнстон знает так же хорошо, как и я, что качели на живой стороне невредимы. Наш разврат не имеет никаких последствий, но я подыгрываю, потому что это, без сомнения, лучшая ночь в моей жизни. Мы не перестаем бежать, пока не добегаем до его спортивного мотоцикла на главной улице. На обратном пути к «Харлоу» я обнимаю его крепче, чем обычно, с улыбкой, согревающей мою душу.
Глава 15
Офелия
Мы возвращаемся к «Харлоу» с пустыми руками, но наше настроение приподнятое. Надеюсь, Елине и Поппи повезло больше в поисках на поле лунных цветов, но мои ожидания не слишком высоки. Бедный Чарли. Он так много времени здесь провел. Лэнстон паркует мотоцикл на подъездной дорожке; в имении не горит свет, делающий туман, просачивающийся между соснами вдали, еще более жутким.
— Я знала, что шансов мало, но все равно разочарована, что мы ничего не нашли, – говорю я, когда мы идем к входной двери.
Лэнстон протягивает мне руку, и на моем мрачном лице появляется маленькая улыбка.
— Знаешь, я думаю, есть еще одно место, которое мы можем проверить. Впрочем, никаких ожиданий.