У нее были подобные мнения? Может быть, даже хуже.
Я крепче сжимаю цепи и отталкиваюсь от земли, чтобы качели начали качаться. Воздух застояный, но маленькое движение успокаивает что-то внутри меня. Я смотрю на качели рядом со мной. Отсутствие Офелии создает новую дыру в моей груди. Гораздо громче и глубже, чем я мог себе представить. Казалось, она никогда не возражала против моего молчания, а я не возражал против нее. Но ее присутствия мне не хватает – ее нежных взглядов, украдкой брошенных на меня и румянца на щеках. Ее слова, которые никто другой не может сказать.
Я скучаю по ней.
К середине лета солнце припекает, и стены «Харлоу» начинают сереть. Как призраки, обитавшие в нем, содержали его в этом чистилище. Теперь он рушится, печальный образ самого себя.
Я часто думаю об Офелии, и с мыслями о ней приходят безмерный гнев и боль. Было бы ложью сказать, что я не думал о том, чтобы ее навестить. Желание сделать это только растет. Иногда это невыносимо; я хочу увидеть ее и требовать ответа за то, что она обманула меня. Хочу быть жестоким хоть раз в своей гребаной жизни. Но я не такой. Я сжимаю руки в кулаки, бесцельно возвращаясь с поля, где Кросби подстрелил меня. Город решил продать землю и построить квартиры в течение весны; фундамент уже заложен, и почему мне кажется, что у меня украли еще одну часть меня. Забыли.
Так проходят теплые вечерние ночи, наполненные меланхолическими песнями цикад и стаями вздымающихся в небо птиц. Призраки бродят рядом с миром, который мы когда-то знали. Ноги сегодня тяжелые, и я не раз останавливаюсь, чтобы отдохнуть.
Смотрю на свою руку, где мне хочется, чтобы наши пальцы сплелись, а ее большой палец медленно водил по тыльной стороне моей ладони. Закрываю глаза, пытаясь отогнать мысли о ней. Желание, чтобы она была рядом со мной на долгих прогулках, когда мы ничего не говорим. Или на тех, где мы должны сказать больше, чем у нас есть время на прогулку. Асфальт и тихая дорога, ведущая к «Харлоу», по крайней мере одинаковы. Сегодня, как и в большинство дней, мне хотелось долго гулять в одиночестве – что-то, что может занять весь день, ведь у меня есть все время в мире, не правда ли? Вот кем я стал. Искателем тишины и уединения.
Моя точка зрения задерживается на моих ногах, когда я иду длинной дорогой. Солнце зашло несколько часов назад. Звезды и луна указывают мне путь домой, и я не считаюсь с их тусклым светом. Я думаю об алкоголе в моей комнате и о том, что печальнее для призрака быть пьяницей или то, что алкоголь не может убить.
— Темнота, возьми меня, – шепчу я звездам. И улыбаюсь, потому что Офелия натолкнула меня на мысль признаться им в чем-то. Как она это делает в своем лесу, где никто не слышит? Она сейчас тоже разговаривает со звездами? Любопытно.
В поле моего зрения попадает еще одна пара обуви – черные ботинки на шнуровке. Я останавливаюсь. Меня окутывает аромат...роз. Неохотно поднимаю на нее глаза, но я все равно делаю это. Более жадно и трагически, чем я ожидал. Ее лицо невозмутимо; я стараюсь изобразить отсутствие ее эмоций на своем. По моим венам пробегает резкий пульс, когда мое предательское тело реагирует на то, что она здесь. Мое сердце болит, колотится, сжимается, а желудок трепещет от смеси страха и возбуждения. Я думал, что слился на нее все эти месяцы. Но, должно быть, я ошибался.
Я ужасно по ней скучал.
— Что ты здесь делаешь? – холодно спрашиваю я.
Ее голова немного наклоняется, на губах появляется легкая улыбка, хотя глаза удивительно грустные.
— Я пришла к тебе.
Мои брови удивленно поднимаются, прежде чем я быстро разглаживаю черты лица.
— Почему?
Офелия с пониманием кивает на мой черствый тон; она знает, что поступила низко. Она пожимает плечами и говорит:
— Я хотела проверить, здесь ли ты еще. — А потом, так же непринужденно, как и стояла, ожидая меня, она проходит мимо, возвращаясь к шоссе. — Увидимся позже, Лэнстон.
Ее голос задерживается в воздухе, заставляя боль в груди утихнуть.
У меня сводит челюсти, и я заставляю себя оставаться на месте. Я не буду вращаться и смотреть, как она уходит. Не знаю, в какую игру она играет, но не хочу в этом участвовать. Офелия. Жестокая и холодная, как и истории о ней.
И все же я не сплю всю ночь, глядя в потолок и прижимая руки к груди. После того, как я ее увидел, тоска усилилась – словно свежий порез на старой ране, которая даже не зажила.