Она медленно моргает.
– Кажется, такая. Я сделала тебе больно, Лэнстон. И это все, что я когда-нибудь сделаю. Это то, кто я являюсь.
Хочется кричать. На небо, на все, что свидетельствовало о ее боли. Почему самые прекрасные души растаптывают? В горле застряла грудка. Она ошибается.
— Тебе, должно быть, надо идти. Было приятно снова тебя увидеть. Я действительно была рада тебя видеть, – признается она и проводит глазами по всем моим чертам, словно пытаясь запечатлеть все это в памяти.
Тоска делает меня смелым.
— Я мог бы остаться, – медленно говорю я.
Я так сильно хочу остаться с ней. Я бы просидел здесь на скамейке всю ночь, если бы это означало, что я смогу увидеть ее завтра. И послезавтра тоже. На ее губах появляется грустная улыбка, и она качает головой.
— Не думаю, что это хорошая идея, Лэнстон.
Это больно – боль растет.
— Да, ты права.
Я выпускаю несколько грустных смешков и запускаю пальцы в свои волосы. Медленно встаю и разрешаю своим глазам не отрываться от ее глаз столько, сколько она позволит.
Офелия нарушает наше молчание.
— Придешь на мое следующее выступление?
Голос в моей голове кричит, что это не раньше весны. Это ее способ дать мне понять, что она не желает меня видеть до тех пор? Эта мысль кажется странным образом калечит.
Я киваю, заставляя себя улыбнуться.
— Конечно.
— Тогда до встречи. – Нерешительная, но красивая улыбка. Я протягиваю ей сорвавшуюся розу, она нежно берет ее, ни разу не отрывая от меня взгляда. В ее глазах – страдание, и я не могу заставить себя сделать это еще труднее для нее.
Поэтому я шепчу:
— До новых встреч.
Глава 17
Лэнстон
Наступает Осенний фестиваль, и Бейкерсвилль превращается в рай для туристов. Пресса с восторгом восприняла фильм о Кросби «Погоня на кукурузном поле», особенно со всеми последовавшими ужасными событиями. Теперь Бейкерсвилль вынужден продавать билеты, чтобы люди могли прийти, иначе им не хватит места на парковке для всех желающих.
Моя нога нервно подпрыгивает, когда я сижу на надгробии. Он прост — ничего вопиющего или экстравагантного. Высокие дубы, охраняющие это место, вызывают у меня ностальгию. Листья опали за последнюю неделю, а вчера несколько сильных бурь полностью смели ее, оставив кладбище бесцветным.
Где они? Обычно они уже были в городе и посещали мою могилу до полудня, но солнце уже перевалило за середину дня, и празднования начинаются. Они до сих пор не пришли.
Я кусаю нижнюю губу, окуная зубы в мягкую мякоть, и в конце концов решаю заглянуть на фестиваль. Главная улица переполнена людьми. Я поражен тем, как многое может измениться за шесть лет. При моей жизни это было событие маленького городка. Когда я вижу его сейчас, то вряд ли это тот же фестиваль. У продавцов есть большие, более современные деревянные стенды и изысканные вывески. Лабиринт на кукурузном поле вдвое больше, чем раньше, и они установили микрофоны на столбах, играющих музыку ужасов, чтобы сделать фестиваль еще страшнее.
Я обыскиваю прилавки продавцов и даже книжный магазин и кафе. Танцы скоро начнутся. Где они? Мое беспокойство разрастается опухолью в моем нутре, тяжелым и обременительным бременем на моей душе. Что-нибудь произошло?
Начинаются танцы, а их все еще не видно. Я обхожу каждую пару, чтобы быть уверенным. Остается только лабиринт.
Я стою неподвижно, охваченный страхом, глядя в то место, куда поклялся никогда не возвращаться. Мое сердцебиение ускоряется, кровь приливает к ушам, из-за чего я плохо слышу. Проглотив комок в горле, ступаю вперед, в кукурузные стебли. Я начинаю спокойно идти, но через несколько минут уже бегу по полям, исступленно ища двух людей, которых люблю больше всего в мире. Их здесь нет. В ушах начинает звенеть, а перед глазами все расплывается.
Они не...
Я останавливаюсь в центре лабиринта и приседаю, потому что эмоции одерживают верх. Они забыли? Не было времени этого года? Душа болит, а уставшие мысли стремительно проносятся в голове.
Нет. Пожалуйста, не забывайте меня. Пожалуйста, не оставляйте меня здесь. Я прижимаю ладони к глазам, чтобы остановить слезы, но они все равно стекают по коже. Ноющая боль сдерживает все мои переживания. Нет боли сильнее, чем чувствовать, что тебя бросили. Забыли.
Мышцы желудка спазмируют и меня тошнит. Сейчас тихо, фестиваль закончился больше часа назад. Я искал их гораздо дольше, чем должен, но...казалось таким нереальным, что они не появятся.
Я поднимаю ладонь и потираю внутреннюю часть руки, прямо перед сгибом локтя, проводя большим пальцем по татуировке для нас троих. Нас всегда должно быть трое. Первоначальное отрицание того, что их здесь нет, проходит, и на смену ему приходит чувство вины. Я ведь не могу ожидать, что они будут приезжать каждый год. В конце концов они живы, – они не сидят сложа руки, ничего не делая, как я. Возможно, они сделали первый шаг к тому, чтобы двигаться дальше. И это больно, я не готов.