С наступлением темноты человеческая душа находит утешение в том, чтобы быть скрытой – меньше глаз, которые допрашивают тебя об удивительных радостях, которые ты держишь в своем сердце. Забавно, но я никогда раньше этого не замечал. Я бы хотел, чтобы при жизни я уделял больше внимания этим вещам.
Но я всегда был одним из тех людей, которые не могли смотреть на других, проходивших мимо них на людях. Мне нужно было много усилий, чтобы посмотреть на кого-нибудь и смело улыбнуться. «Святилище Харлоу» был другим, там я чувствовал себя в безопасности. В конце концов все были похожи на меня. Сломанные и испорченные тем или иным способом.
А здесь, в реальном мире? Я был в полном беспорядке. Я думаю, что, наверное, из-за взглядов, которые люди бросали на меня...Почему это меня больше всего беспокоило. Взгляды, которые говорили, что я странен или непривлекателен из-за того, что я был самим собой. Если мои волосы были слишком длинными или если им не нравились мои татуировки. Они предпочли бы, чтобы я скрывал все о себе и притворялся. Нарисовал эту долбанную улыбку на своем лице, как это делает каждый нормальный человек в мире.
И вам лучше, блять, поверить, что я приложил все усилия, чтобы создать вид шоу века. И, как и следовало ожидать, люди покупали билеты на это шоу фальшивого удовольствия, без грустного прошлого и шрамов.
По крайней мере, я так поступал, пока это не перестало работать.
Однажды я проснулся и больше ни секунды не мог изобразить улыбку.
Поэтому вообще перестал искать одобрения и вместо этого смотрел в пол, потому что цемент и грязь были по крайней мере нейтральны моему существованию. Возмущенный теми, кто решился судить меня, я погрузился в себя. В безопасные углы тьмы.
Мой свет погас уже давно – мерцал под многочисленные выдохи неодобрения, пока, наконец, одним большим дыханием не погас полностью. Будто завяла свеча, оставленная на морозе, которая непременно затихнет и погаснет, как и ожидалось.
Я хотел быть многими.
Но большинство мужчин не воспитано быть эмоциональными. От нас ожидают столько жестокости и строгости. Возможно, именно поэтому мой отец был таким черствым ко мне – таким чертовски холодным. Он не знал ничего лучше, и он ненавидел мягкость моего сердца. Слезы, которые я так легко проливал.
Я часто думаю, если бы у него было плечо, чтобы поплакаться, когда ему было семь лет, был бы он сейчас другим человеком. Знаете, бессердечными мудаками не рождаются. Их этому учат. Их души рано и тщательно истощают находившиеся до них злые люди. Обидчики, как правило, причиняют другим боли.
Это замкнутый круг. Грустная, блять, правда.
Как бы я хотел быть тем плечом, на котором он мог бы поплакаться. Но у меня тоже не было плеча, ни объятий, ни теплого места, где можно было бы найти безопасность в самые темные времена. И я не оказался хладнокровным негодяем. Где же оправдание? Где луч света?
Это несправедливо. Это никогда не было справедливым, и я страдал от этого.
Трудно с этим смириться – это абсолютная несправедливость.
Я все еще здесь.
Я все еще здесь...и я никогда не получу этих ебаных извинений.
На моих похоронах отец просто смотрел холодным и опустошенным взглядом на гроб, когда они опускали мою плоть и кости в землю. Уинн и Лиам плакали, пока небо не заплакало вместе с ними, но не он. Не отец мой. Он не проронил ни слова. Не проронил ни одной слезинки, даже за своим единственным сыном. Хотя мама тоже умерла, и я был всем, что у него осталось.
Нет. Мужчины не плачут. Не такие, как он.
— Ты в порядке?
Я поворачиваю голову к Джерико, за его спиной теплый оранжевый свет от уличных фонарей, и это возвращает меня обратно в настоящее.
— А?
Он вытаскивает сигарету изо рта и хмуро смотрит на меня.
— В последнее время ты часто так поступаешь, Невер. – Я поднимаю плечо и опускаю его. Он не давит больше, хотя и смотрит на меня с жалостью, как всегда. — Я надеюсь, что мы увидим друзей-призраков сегодня вечером, — говорит Джерико, меняя тему. Его ореховые глаза имеют знакомый мне блеск. Он положительно смотрит на вещи, и я могу оценить, насколько он жизнерадостен.
Пять лет назад я был самым счастливым в этой компании. Мой взгляд опускается на руку, чуть выше внутреннего сгиба локтя. Татуировка III придает мне уверенность; даже если я не вижу ее под курткой, знание того, что она есть, успокаивает меня. Я думаю о них каждый день.