Хотя, конечно, я уже не такой злой, как прежде.
— Привет, папа, – тихо говорю я, зная, что он меня не слышит. Это каким-то образом придает мне силы, зная, что он не может ответить и сказать мне болезненные вещи. — Давно не виделись, не правда ли?
Я делаю глубокий вдох и вздыхаю, глядя на мемориальный камень, как он.
По прошествии нескольких секунд молчания поворачиваюсь, чтобы посмотреть на него. Даже после всего этого времени мне тяжело смотреть ему в глаза. Думаю, его лицо будет меня преследовать всегда. Мой разум не может стереть из памяти его ненавистный взгляд и злобные нахмуренные брови. Наконец-то я заставляю себя встретиться с его уставшими глазами.
И уродливая, старая боль в моем сердце отступает.
Его ореховые глаза наполнены слезами, а руки крепко сжаты. Его пиджак выглажен, будто швачка отшила его специально для встречи со мной. Ботинки начищены. Часы закреплены на запястье.
Комок в горле разрастается, и неведомое чувство поглощает меня. Это не печаль и не облегчение, но и не злость или обида.
Мои слезы падают раньше, чем у него – он наконец пришел повидаться со мной.
Он молчит, и мне интересно, как долго он будет молчать. Мой отец никогда не был многословен. Зачем ему начинать сейчас? Я решаю, что скажу ему то, что держал в себе всю свою жизнь.
— Знаешь, ты был ужасным человеком. Не тем, у которой плохие дни или переживает трудные времена. Ты действительно был одним из самых плохих. Я не заслуживал того, что ты делал. То, что ты сказал. – Я делаю паузу, отводя взгляд от его пустого выражения лица и возвращаясь к полю цветов. — Даже если ты ненавидел меня...я хочу, чтобы ты знал, что я люблю тебя. Вопреки всем жестоким побоям и эмоциональным издевательствам, я все равно искал твоего одобрения, твоей любви. Жаль только, что ты этого не видел.
Он вытирает глаза и встает. Уже идет?
Я сдерживаю эмоции и бездушно говорю:
— Ты даже не смог прийти, чтобы похоронить меня, черт возьми? Зачем ты сейчас? Зачем! — Я кричу и падаю на колени, ударяя кулаками по земле. – И ты ничего не хочешь мне сказать?
Мой отец останавливается, словно услышав голос в шуме ветра, и поворачивает голову назад, глядя на камень. Я замираю, ловлю себя на том, что жду, затаив дыхание, желая. Желая, чтобы он сказал...
— Я знаю, что они тебе сейчас не нужны, – он достает из-под пальто блокнот для рисования и свежий набор акриловых красок, кладет их рядом с камнем. — Но теперь я вижу…как я ошибался. Каким жестоким я был. — Глаза моего отца сужаются от боли, а губы дрожат.
Мои глаза расширяются, когда пальцы погружаются в землю. Он больше ничего не говорит. Через несколько минут возвращается на тропу и уходит. Я смотрю на блокнот и краски, слезы капают из моего подбородка.
Почему мне пришлось умереть, чтобы он наконец принял меня таким, каким я являюсь?
Шаги на гравийной дорожке становятся более близкими, а теплая рука нежно ложится мне на спину.
— Он искупил свою вину? — спрашивает Офелия нерешительно. Я смотрю на нее и вытираю слезы из глаз.
— По-своему.
Глава 39
Офелия
Сегодня вечером Лэнстон улыбается ярче. Я не рассказываю ему о тайном письме, которое оставила в «Убежище Невер», пока он разговаривал с отцом. Он не предназначался ему, но я надеюсь, что человек, для которого я его писала, когда-нибудь его найдет.
Поменялась сама энергетика воздуха. Вселенная толкает нас до конца. Сегодня та же ночь. Я чувствую это своим костным мозгом.
Небольшой оркестр играет веселую мелодию на углу, где мост пересекает мою улицу. Мы останавливаемся и слушаем некоторое время, улыбаясь и хлопая в ладоши в такт музыке. Когда они устают, то забирают свои инструменты и уходят.
— Чувствуешь? – спрашивает Лэнстон, его удивительная улыбка делает его еще более красивым, чем я когда-либо видела. Его высокие скулы румянеют, и усталость больше не щемит его душу.
Я переплетаю свои пальцы из него и прижимаюсь щекой к его плечу.
— Это словно мягкий ветер, манящий меня. Ты пойдешь со мной, не правда ли? — спрашиваю я, хотя знаю, что он уйдет. Но меня все равно охватывает волна волнения.
Лэнстон открывает дверь моего оперного театра и становится на колено, прижимая поцелуй к тыльной стороне моей ладони и глядя на меня, как прекрасный принц.
— Я буду любить тебя, пока не погаснут звезды. Я пойду за тобой в самую темную ночь, – говорит он, мило поднимая губы. Мои щеки теплеют.
— Такой поэт, – дерзко говорю я.
— А ты – источник вдохновения.
Я смеюсь, когда он подхватывает меня на руки и несет через занавес моего оперного театра. Он хихикает; звук отражается во мне.