— Ты думаешь, мы будем смеяться так вечно? – спрашиваю я.
Он поднимает бровь, словно серьезно обдумывая это.
— Я не вижу, как мы могли бы этого не сделать. Я слишком забавный, а тебе очень легко угодить.
Мы смеемся, пока он не выходит на сцену и не ставит меня на место. Все так же, как было, когда мы уехали. Стропила все еще пылены, лунный свет просачивается сквозь них, как шелковые нити из бисера. Растения делают пространство наполненным и зеленым. Меня охватывает печаль; мне хочется, чтобы они обрели новую жизнь. Я знаю, что они кажутся мне живыми, но по ту сторону жизни они, должно быть, мертвы и плачут.
Лэнстон запрыгивает рядом со мной на сцену и вручает мне танцевальную ленту. Она длинная и лиловая, такого же цвета, как мои волосы. На кончиках моих губ появляется улыбка, когда я вручаю ему бейсбольную кепку, купленную для него на нашей последней остановке.
— Ты слишком заботлива, даже для своего блага, – говорит Лэнстон, и его брови хмурятся от нежности. Он одевает ее, позволяя кончикам пальцев скользить по ободку.
— А ты слишком волшебный, – отвечаю я.
Улыбка Лэнстона разбивает мне сердце. Никто не смотрит на меня так, как он.
Он протягивает мне свою руку, теплую и сияющую жизнью под лучами лунного света. Вселенная решила осветить нас бледно-голубым светом, прощание слишком яркое и грустное даже для нас, призраков. Наши руки встречаются, наше дыхание ускоряется в унисон, когда мы чувствуем порыв ветра, земли, всего, что когда-либо существовало и занимало место под звездами.
Лэнстон сначала смеется, по его лицу текут слезы. Тогда я взрываюсь смехом, потому что...ну, потому что я никогда не чувствовала себя такой чертовски счастливой. Я никогда не думала, что обрету покой.
Наш смех прекращается, когда мы начинаем исчезать.
Лэнстон прижимает меня к себе, наклоняя мой подбородок вверх и целует меня, пока мы медленно танцуем, словно застывшие во времени. В пространстве. В смерти. Потом тихий шепот.
— Я люблю тебя, Офелия. Неистово, безоговорочно, пока не погаснут звезды.
Я знаю, что это не прощание, что наше путешествие только началось, но я не могу не запомнить изгиб его челюсти, мягкость его губ и глубину его глаз.
— Пока не высохнет океан.
Эпилог
Уинн
Стропила заброшенного оперного театра покрыты дырками. Дождь капает на старые скамьи и наполняет воздух мускусом и плесенью. Пространство странным образом заполняют столы – бессмысленно наклоненные, некоторые даже сложенные штабелями – можно подумать, что их расставили привидения.
Потосы, плющ обыкновенный, нефролепис приподнят – так много растений в разнообразных контейнерах: терракотовых, подвесных корзинах, цементных кашпо. Розы, суккуленты и кактусы.
Жизнь. Процветает в этом забытом месте.
Настоящая коллекция, которую поливают капли дождя, падающие через дыры в крыше. Кто спас эти растения.
На моих губах начинает расплываться ухмылка. Желание.
— Мамочка, кто поставил здесь все эти растения? – спрашивает Ленни, его лицо сияет от любопытства. Лиам стоит с другой стороны от меня, держа руки в карманах, и смотрит на единственный луч света, пробивающийся сквозь пыль и падающий на другой конец комнаты. Он беззвучно плачет, и широкая ухмылка растягивает его губы.
Слезы падают и с моих глаз, когда я смотрю на пустую сцену оперного театра.
В центре – бейсболка и длинная сиреневая лента. Мятая бумажка, похожая на какой-то список. Возможно, забыт прохожим, а может быть памятник.
Но что-то тяжелое витает в воздухе. Мой разум озорной от надежды.
Лэнстон.
— Я знала, что ты что-то задумал, – шепчу я всем призракам, которые готовы меня слушать.
Лиам встречается с моими глазами с тишиной, которая всегда была у них. У него понимающий взгляд.
— Я не думал, что он похож на сумасшедший цветочник, — шутит он.
Я взрываюсь смехом, и слезы катятся так же неистово.
«Ночь, когда мы встретились» Лорда Гурона играет по радио снаружи здания. Это замедленная версия, а голос певца ниже и мрачнее.
Мы остаемся на время, тихо и неподвижно. Окунаемся в атмосферу, потому что боюсь, что чувствую ее в последний раз.
Ленни дергает Лиама за рукав и умоляет купить мороженое, как мы и обещали. Я улыбаюсь, что судьба привела нас сюда. Я не знаю, кто оставил рисунок этого оперного театра, двух танцующих в тени двух влюбленных, прикрепленное на доске в «Приюте Невер», короткое письмо с красивыми словами о угасающих звездах и высыхающих морях.