– Норик, сегодня накормим ребят горячим, – сказал капитан Сад. – В этой яме костер скрыт хорошо. Но дым… Значит, до десяти придется потерпеть.
– Все понял, джан. Сделаем.
– Один дозор к дороге – с пулеметом. Больше не понадобится. Но кромку леса надо прочесать непременно. Всю.
– Ты надеешься, джан, что гостеприимный хозяин уже все приготовил для встречи?
– Разговорчики, лейтенант! – командир ткнул пальцем. – Сейчас со мной пойдут Ярина и «студенты». Иван Григорович, прихватите цивильное.
«Студенты» – это было прозвище сержантов Сергея Сошникова и Рэма Большова. У Сошникова было еще одно прозвище – «Технолог», хотя вряд ли даже капитан Сад мог бы вразумительно растолковать, что это слово означает. Но не прилипнуть к Сошникову оно не могло. Когда он появился в роте впервые, капитан Сад, представляя его будущим товарищам, сказал, оглядывая долговязую, поражающую своей худобой фигуру новичка: «Вот у нас появился еще один славный воин, между прочим, образованный человек, в институте учился. На кого ты учился в институте?» – спросил он у Сошникова, и тот ответил, что на технолога. Все даже растерялись, настолько это было непонятно; но прозвище уже прилипло навечно, хотя никто еще об этом не догадывался.
Рэм Большов учился в университете и успел перед войной закончить первый курс юридического. Он всем это рассказывал, и слово «юрист» не сходило с его языка; под конец он отбросил дипломатию и уже прямо говорил, что в прежней части его звали только «Юристом», и ему это очень нравилось. Не помогло. «Может быть, и так, может, где-то тебя и в самом деле кто-нибудь так называл, – сказали ему. – Но для нас ты Рэм. Чем плохо? Рэм – и этим все сказано».
Рэм Большов, пожалуй, был единственным в разведроте (не считая самого Сошникова, разумеется), кто мог бы легко объяснить, что означает слово «технолог». Только у него никто не спрашивал об этом.
– Сначала осмотрим часовню, – сказал капитан Сад.
Изготовив автоматы к бою, четверо разведчиков охватили часовню полукольцом и осторожно приблизились к ней. Часовня была пуста. Она была очень старая, с высокими прямыми стенами, с маленькими зарешеченными окошками метрах в трех над землей. Штукатурка снаружи пообвалилась, и кирпич успел потемнеть, но не крошился. Люди строили – и думали о тех, кто будет после них.
– И кирпич хорош и раствор. Как из железа! – Ярина обошел вокруг, гладил кладку, пробовал цемент тесаком. – Вот работа! Мечта, а не работа. Добрый человек ее ладил.
Впрочем, черепичная кровля во многих местах была проломлена. Снаружи это не бросалось в глаза, но находиться внутри без привычки поначалу было даже страшновато: стропила сгнили совсем и держались только на железных болтах и скобах. Небо вливалось через проломы. В его густой синеве еще сохранилось достаточно силы, чтобы искажать перспективу, отчего проломы казались большими, чем были на самом деле.
Хотя часовня была безнадежно запущена, все же за ней кто-то следил. Стены почти опрятны, обвалившаяся штукатурка выметена; под большим деревянным распятием горела лампада. Глаза Христа были закрыты, лицо покойно. Он умер, догадался капитан. Он сделал свое дело и с чистой совестью умер.
Это было понятно.
Капитан Сад попытался вспомнить, какое задание имел Христос. За свой недолгий век он твердо усвоил, что каждый человек имеет свое место в строю – с той или с этой стороны – и свое задание, которое нужно постараться выполнить наилучшим образом. Смерть входила в условие задачи, но была не препятствием, а только одним из обстоятельств. И если дело того требовало, надлежало пройти и через это. Цель, задание – вот что было главным.
Какое же задание имел Христос?..
Для обороны часовня действительно не годилась, с удовольствием убедился в своей правоте капитан. Что и говорить, стены хороши, и дверь обита железом на совесть; от крупнокалиберного пулемета лучше укрытия не придумать. Но окошки высоко, а если даже возле них пристроишься, снайпер тебя скушает с первого же выстрела. Не говоря уж о том, что одной мины хватит, чтобы положить всех, кто здесь вздумает отсидеться.
– Я готов, товарищ капитан.
Ярина стоял перед ним неузнаваемый: типичный хохол из пригорода или маленького местечка. Серые бумажные штаны в светлую полоску – все в трудовых пятнах, с пузырями на коленях. Сбитые полотняные полуботинки с подметками из автопокрышки. Рубашка с национальной вышивкой – тоже не первой свежести. И заячья кацавейка.
– Руки покажите, – сказал капитан Сад. Но и руки были в порядке. Ржавчина и машинное масло въелись в мозоли. – Крест? – и крестик был на месте, оловянный, на дешевенькой цепочке.
– Хорошо, – сказал капитан Сад. – Я на вас надеюсь, Иван Григорович.
– Проследите, будь ласка, чтобы ужин для меня приберегли. А то ведь срубают, черти косопузые!
– Только не задерживайтесь. – Капитан Сад повернулся к «студентам». – Вы прикрываете. Тебя, Рэм, предупреждаю особо: если ты без крайней нужды там зашебуршишь…