В ответ Хилари ухмыльнулась, как ухмыляется женщина, которая, глядя на то, как ты сползаешь с ее голого тела, кряхтя: «Должно быть, перепил малость», отвечала: «С кем не бывает». При этом каждый про себя думал: «Врешь ты всё».
— Не выставишь, — сказала она. И, как обычно, была права.
Пацан оказался не подарочек. Говорить он, слава богу, умел. Да что там — рот у него не закрывался. Как только мамочка свалила, он принялся дотошно перечислять, что он ест, на чем спит, каким шампунем моет голову, какой пастой чистит зубы, сколько времени проводит в Интернете, — в таких подробностях, что меня начало подташнивать. Пришлось позвать кого-нибудь из Детей, чтобы записывать за ним.
— А лимузин? — спросил я, когда он, наконец, замолчал. — А маникюр по выходным и личная массажистка?
Мэнди Херман, еле поспевавшая заносить требования пацана в блокнот, метнула на меня острый взгляд. Я так и не понял, то ли она посчитала, что мой сарказм неуместен, то ли вспомнила, что я сам регулярно приглашал её к себе в кабинет и даровал привилегию разминать мои плечи, спину и поясницу.
— Ты же сказал, что не знаешь, как обращаться с детьми, — ответил пацан. — Вот я тебе и объясняю.
Мэнди, предательница, захихикала.
Пацан оказался из тех очаровательных, не по возрасту смышленых детишек, которые обитают в семейных комедиях и способны растопить сердца черствых стариков, примирить повздоривших влюбленных и показать каждому местному Скруджу подлинный смысл Рождества. И это — несмотря на оттопыренные уши, непропорциональные черты лица и страшную болтливость.
Я-то непрошибаемый, но Детей проняло до глубины души. Пацан и полдня у нас не пробыл, а они успели раздобыть детского барахла: одежду с чужого плеча, замызганные игрушки и — милостью нашего собственного Скруджа Джефри — новехонькую кровать в виде гоночного автомобиля. Мэнди Херман и девчонки Беббидж едва не поцапались за право нянчиться с пацаном; в конце концов, решили, что Мэнди будет при нем по вечерам с понедельника по среду, а сестрички Беббидж — для пышногрудых прелестей которых пацан еще не дорос, а я уже был староват на пару десятков лет — в остальное время.
Образованием младших Детишек занималась Элисон Джентри, которая, прежде чем выбросила свою жизнь за борт, преподавала математику в школе. В бывшей конюшне она оборудовала классную комнату, где нашлось место и для пацана. Сверстников у него не было: так, горстка дошкольников, первоклашек и, конечно, сестрички Беббидж, но пацан предпочитал общество взрослых, — моих наивных, готовых по-детски уверовать во что угодно, Детей. Так что все логично.
Дети любят сказки. Я ведь, по сути, сказочник. Не больше, не меньше. Когда я был моложе, то думал окружить себя зеркалами, воскурять благовония, исцелять наложением рук и так далее, а с возрастом поумнел: духовному целителю вовсе не обязательно исцелять прокаженных. В нашем деле знай себе заливай. Ведь что такое вера, если не сказочка для поднятия настроения? Скептически настроенные идиоты, эти «благодетели», что вечно порываются сорвать пелену с глаз Детей моих, никак не возьмут в толк: ложь не ранит. Ложь проливается бальзамом на раны, нанесенные правдой.
Даже Он, мирно посапывающий на троне из облаков, не может предложить ничего, кроме волшебных сказок. Иосиф, Моисей, Иисус с его бесноватыми — те еще умели удивить. А сегодня? Вседержитель отошел от дел, и все, что он предлагает теперь — это, по сравнению с делами минувших дней, сказки на ночь. Россказни про царство небесное да пустые обещания, что все будет хорошо, даже если сейчас полная жопа. Вот вам Библия в сухом остатке: однажды, давным-давно, я спас парочку несчастных кретинов, и может быть, если вы будете себя хорошо вести, я и вам подсоблю. А пока послушайте сказочку — и на бочок.
Вот и скажите, разве мое дело — не дело божье?
Социальные работники, дальние родственники, горожане, которые воротили носы, узнав, что Церковь покупает собственность рядом с их домами, — все они в один голос обзывали нас сектантами. Может быть. Но зловещий смысл этого слова шел вразрез с тем, как дела обстояли на самом деле. Понять разницу можно, только если ты сам жил в секте. Или возглавлял ее. Мои Дети отличались кротостью и мягкостью нрава, они ступали по жизни с опаской людей, изломанных наркотиками, жестоким обращением или обычными жизненными невзгодами: потерей работы, любви, человеческого достоинства или смысла существования. Потерянность — вот что их объединяло. Иначе почему бы они так жаждали, чтобы их нашли?
Этим-то я и занялся в Питтстауне, как и всюду, где бы ни оказался: искал и находил потерявшихся и покинутых, как собаколов — бездомных дворняг. Я оказывал услуги — не только этим бродячим, одичавшим душам, но и смирным, домашним, самодовольным и сытым горожанам, всем тем, кто хорошо устроился и закрывал глаза на то, что я для них делал, — брал на себя труд присматривать за их же обездоленными.