В 1967 году неграмотность была ликвидирована в 8 деревнях, в 1969 году — в 650 деревнях, в 1970 году — почти во всех селениях освобожденных зон. Во всяком случае, в провинциях Сиенгкуанг и Самиеа учится одна треть населения…
Во всех провинциях на территории освобожденных зон созданы училища, где готовят преподавателей. В общей сложности таких училищ насчитывается около 60, и занимается в них почти 4000 слушателей (для сравнения: в 1966–1967 годах таких училищ было всего 7 и обучалось там 200 человек). Подготавливается открытие еще 6 педучилищ; они будут размещены в районах, заселенных этническими меньшинствами. Кроме того, созданы курсы и школы по подготовке работников здравоохранения, лесоводства, сельского водохозяйства, почты и связи.
Обучение проводится на родном языке. В районах же, оккупированных американцами, и в самом Вьентьяне преподавание ведется на французском и даже на английском языках. Многие этнические группы в освобожденных зонах получили благодаря усилиям Фронта свой собственный алфавит».
10
Округлое, загорелое под тропическим солнцем, добродушное лицо, умная, немножко ироническая улыбка. Типичная здесь фигура учителя и солдата. Неплохой французский язык. Самбат может отдохнуть — теперь я обойдусь без переводчика. С трудом, проверяя несколько раз, записываю сложное имя моего собеседника: Фунгмаляй Утама Чунрамай. Он — директор департамента просвещения при ЦК Патриотического фронта Лаоса.
Мы беседуем в шалаше, ничем не отличающемся от сотен других: крыша укреплена между скальными изломами, бамбуковая «мебель», старенький телефон. Молодой боец Патет Лао сидит возле аппарата и монотонно повторяет:
— Алло!.. Алло!.. Алло!
В чашечках — горячий жасминовый чай. Цикады заливаются вокруг, словно сошли с ума. В небе гудят самолеты, а из рощи доносится пение птиц. Жара такая гнетущая, словно вот-вот разразится гроза. Утама смотрит на мои записи и усмехается.
— Стало быть, вы уже успели обзавестись данными о развитии школьного дела? Этого вам достаточно, не так ли? Или, наоборот, мало?
Я подтверждаю: мало. Я хотела бы узнать о роли просвещения в освободительной борьбе народа. Утама кивает головой.
— Понятно. Вполне разделяю вашу мысль. Так вот, каждая наша школа, где бы она пи находилась и в каких бы условиях ни действовала, выполняет большую политическую, культурную и пропагандистскую задачу. Очень важна роль учителей в борьбе с невежеством, предрассудками и мракобесием. Они активно участвуют в распространении просвещения, в укреплении уз солидарности между этническими группами и племенами, населяющими освобожденные зоны. Развивая нашу деятельность в области народного образования, мы завоевываем симпатии не только простых людей, но и представителей интеллигенции с «той стороны баррикады». Сейчас более шестидесяти процентов населения в возрасте пятнадцати — тридцати лет уже умеют читать и писать. Многие представители старшего поколения тоже учатся. Но все же главная наша задача — это обучение молодежи.
— А ваши кадры?
— Мы стремимся к тому, чтобы каждый кадровый работник в течение года повышал свои знания на один класс по сравнению с минувшим годом.
— Имеется утвержденный план работы вашего департамента?
— Разумеется. Этим планом охвачено около пятисот уездов в освобожденных зонах. Мы поставили себе такую задачу: в семидесятом году в каждом из уездов должна быть хотя бы одна деревня, где все без исключения умеют читать и писать.
— И что же? Выполнили?
— Конечно! В семидесятом году было пятьсот пятьдесят таких селений. Мы перевыполнили свой план! Кстати сказать, двенадцать из селений, полностью ликвидировавших неграмотность, — это селения народности мео. Восемь деревень — лаотхынгов. Сопоставьте цифры: к концу шестьдесят седьмого года, то есть перед составлением плана, было всего восемь «грамотных» деревень, а теперь их уже около шестисот.
— Как обстоит дело с преподавательскими кадрами?
— Мы придаем очень важное значение подготовке учителей: это одна из первоочередных задач ПФЛ. Я уже говорил вам, что любой кадровый работник обязан повышать свои знания. Если же не хватает преподавателей, то более подготовленные подтягивают отстающих. При этом в каждой провинции есть школа по повышению уровня знаний кадровых работников, а каждый уезд и каждое отделение ПФЛ на местах создают вечерние общеобразовательные курсы. Не сердитесь — я хочу снова привести некоторые цифры, ибо они убеждают лучше всяких слов: в шестьдесят седьмом году все курсы подготовки и усовершенствования кадров посещало триста тридцать человек, а в семидесятом году только в отделах ЦК ПФЛ — не считая всяких других школ и курсов — училось тысяча четыреста человек! И ведь люди учатся в сложнейших условиях, несмотря на бомбардировки и бои с врагом, который стремится уничтожить все, что мы создали и продолжаем создавать.
Пауза. Опять нарастающая «музыка» цикад, которые звенят, скрипят и стрекочут, будто ошалелые. Вверху злобно воют самолеты, как бы подтверждая сказанное Утамой. Вот они где-то сбросили свой смертельный груз: под ногами дрогнула земля. Начальник охраны заглядывает в шалаш с явным намерением «выселить» нас в убежище. Но Утама протестующе машет рукой и продолжает свой рассказ:
— В каждой провинции на территории, контролируемой нами, действует по крайней мере одна школа по подготовке кадровых работников из национальных меньшинств и этнических групп. В отдельных провинциях таких школ несколько… Вы уже записали, что в наших школах всех трех ступеней учится свыше семидесяти тысяч человек? К тому времени, когда вы опубликуете эти данные, цифры станут еще выше. Каждой сельской общине нужно пять учителей. В семнадцати наших провинциях двадцать одна средняя школа, кроме того, есть педучилище. При любой полной средней школе функционируют шестимесячные курсы повышения знаний кадровых работников провинции. Но и это не все: каждая наша школа — это центр политического воспитания молодежи, а также форпост общественной деятельности, организации взаимопомощи населения. Школа помогает работе молодежных, спортивных и других организаций…
— Пожалуйста, еще несколько слов о народностях…
— Хорошо. Видите ли, обучение этнических меньшинств — дело нелегкое. Учтите, к примеру, что группа лаотхынгов делится на тридцать племен, которые говорят на разных диалектах. И еще одно немаловажное обстоятельство: хотя мы и разработали для лаотхынгов хороший алфавит, однако им пока научились пользоваться всего два племени… Второй алфавит мы создали для мео.
— А как с книгами?
— Мы сами готовим учебники на лаосском языке для наших школ, как средних, так и начальных. Скоро должен выйти словарь иностранных терминов. Сам принц интересовался этим изданием.
Утама Чунрамай заканчивает беседу и выжидательно смотрит на меня. Я хочу знать кое-что и о нем самом, но, как всегда, встречаю недовольство и смущение. После долгих препирательств Утама наконец сдает позиции:
— Ладно, пишите… Родом я из Вьентьяна. Аттестат зрелости получил в школе, где преподавание велось на французском языке… Что? О нет! В школу я попал без особых трудностей: мои родители могли себе позволить такие расходы. Потом я работал учителем в начальной школе и немного переводчиком. Лично у меня отношения с французами были неплохие: они не обижали ни меня, ни моих близких… А, вы хотите знать, что привело меня в освободительное движение? Ну, все началось еще в школе. Там я понял, что власти пренебрежительно относятся к нашей истории, нашему родному языку… По прошествии времени я вступил в молодежную патриотическую организацию во Вьентьяне. Благодаря этому я получил возможность установить более тесные контакты с людьми, придерживающимися таких же взглядов, — чиновниками, учащимися, солдатами. Я хорошо помню, как ретировались французы и их место заняли японские милитаристы, которым, в свою очередь, пришлось уйти в результате поражения во второй мировой войне. Не забыл и того, как двенадцатого октября была провозглашена независимость Лаоса. Но наша свобода была недолгой: уже в сорок шестом году французы вернулись и возобновилась война. Мне и многим другим патриотам на первое время пришлось уйти в Таиланд, где тогда было лояльное к нам правительство. С того берега Меконга я с грустью смотрел на свой родной город — такой близкий и такой недоступный. В нем оставались моя жена и маленькая дочурка… Потом наступил период новой деятельности патриотов, которые постепенно сосредоточивали силы для борьбы, — это был Нео Лао Итсала. Мы вернулись на родную землю, присоединились к своим единомышленникам. В глухих джунглях возникали первые очаги нового Движения сопротивления. Меня направили на пропагандистскую работу. Я участвовал в деятельности групп, которые вели тогда агитацию среди крестьян. Мы шли к крестьянам с песнями и стихами. Учили детей петь и танцевать, если позволяли условия. Взрослых учили читать и писать, рассказывали им об основах гигиены, помогали работать в поле, ухаживали за больными и таким образом постепенно завоевывали доверие и уважение крестьян…