— Подъем! Повалялись, и хватит! Отделение — марш! Раствориться в городе, затеряться среди улиц!..
Так прозвучал мой приказ… Воспользоваться, пока есть время, темнотой. Соблюдать особую осторожность на прибрежной дороге, излюбленном маршруте бродяжек и легавых. Обогнуть это место кружной тропой, затем к шлюзу, а оттуда к Миллфорду, там вскочить на паром, а на той стороне уже можно было ничего не опасаться… Поплар — переплетение улочек, кривоколенных проулочков до самого «Тьюба» — не более трехсот ярдов по открытому месту. «Тьюб» был наш шанс, если только они не предусмотрели всех возможностей побега и не расставили легавых на всех станциях. Впрочем, не стоило сгущать краски…
Я был хорош в разведке, в подготовительных операциях. Этому я неплохо научился в армии. Чему доказательством служило то, что волшебник Состен остановил свой выбор на мне именно по этой причине… не раздумывая, нанял меня ехать с караваном в Тибет, к своей Тара-Toe, к своим миражам… Но довольно!.. Прочь грезы!.. За дело!..
Я вел Вирджинию, держа ее за руку, из опасения, как бы она не подвернула себе ногу среди немыслимых каменных россыпей… Еще когда мы выходили из пивной, из этой курилки, гудящей от диких воплей, у нее закружилась вдруг голова: слишком много танцевала и не в меру пила, чтобы никого не обидеть и чокнуться с каждой из дам! А уж напрыгалась, наплясалась!.. Неспокойно было у меня на душе… Весь вечер, всю ночь напролет!.. Где была моя голова? Совсем с ума сошел! Ничего, верно, не соображал… Может быть, она ушиблась, обо что-то ударилась? Уж не животом ли?.. Потому, наверное, и чувствовала себя неважно! Несколько раз она чувствовала дурноту, едва в обморок не падала. Зря она так прыгала, хотя в ее возрасте это было естественно… Но мне-то не следовало забывать!.. Ничего удивительного, что фею неудержимо тянуло играть, но я был старше, я должен был предвидеть! Мне было двадцать два года, а ей — с натяжкой пятнадцать… Я немного попенял ей… Нет, нет, никаких выговоров… Мягко… Зачем же, мол, такое безрассудство?..
Состен пыхтел сзади, жаловался на ноющие мозоли: он протанцевал несколько танцев, и ему отдавили все ноги. Он объявил, что намерен разуться и идти босиком…
— Как в Бенаресе!.. — присовокупил он. — Как в Бенаресе!.. Он пояснил, что там хождение босиком имеет священный смысл и что так принято у факиров.
Что ж, в угоду Бенаресу сделали остановку, пусть поступает согласно обрядам.
— Ты снова собираешься устроить балетное представление?
Нет, он не испытывал такого желания…
Над доками забрезжил рассвет. День не обещал быть погожим, мгла заволокла окрестности, берег подернулся белесой пеленой.
Вдали сквозь туман понемногу вырисовывалась громада Тауэрского моста. Мало-помалу нашим взорам открылась башня на нем, высоко раскинулись гигантские руки пролетов, вставших из реки, оставив проход кораблям. Крутобокие пароходы пускали клубы пара, точно наряжаясь в широченные оборки, прилежно подвигались… Пых! Пых! Пых!.. Окутываясь черным дымом, распуская длинные туманные султаны синего, лилового, розового цвета, точно пышный наряд, точно нарядные флаги для реки, для занимавшегося дня. На восточном берегу мерцали тысячи фонарей… там все кипело, лихорадочно двигалось… Люди сходились, сбивались в ватаги, чтобы взяться за тяжкий труд… взбирались по лесенкам — черные фигурки на сером фоне… На прибрежных сооружениях начиналась трудовая страда. Собравшиеся на рассвете бригады спускались в доки. Происходила смена рабочей силы, ночные труженики отработали свое… Тужились, раздирающе хрустели несколько лебедок, грохот и скрежет поднимались до небес, потом работа входила в обычную колею и шла на малых оборотах… Чух! Чух! Чух!.. Взвыла сирена громадного крана «Портланд» — ночь кончилась…