Далеко внизу могучий поток гремел под мостовыми пролетами, рыл, вспахивал дно, взбивал пену… Оставалось впечатление злобной мощи. Он бросал, подкидывал, разметывал челноки. Тяжеловесный, переполненный грузом «Кардифф» натужно пыхтел, шлепая по воде… его отбивало течением к мостовым устоям. Судовая машина трудилась на предельных оборотах, плицы колотили по воде, как сумасшедшие… Плюх! Плюх! Плюх!.. Нет, не справиться! Судно подвалило к берегу, бросили якорь, загремела, разматываясь, огромная бухта цепи… Гр-р-р!.. Оглушительный, уши раздирающий лязг… И вот стали на якорь.
Я смотрел, затаив дыхание… Фу-у-у! «Вы только поглядите, какое великолепие! — обратился я к моим спутникам. — Какое искусство маневрирования!.. А сколько опасностей!»
Да-да, они заметили, только сильно продрогли. Та же песня!..
— Что ж, тогда в путь!
Я не собирался навязываться.
Еще не совсем рассвело. Совсем рядом справа, прямо над фабрикой «Орпингтон» светилась, бледно просвечивая мглу, гигантская электрическая вывеска «Ригли». Похоже было, к сожалению, что день выдастся пасмурный, а я-то надеялся, что распогодится.
Шквалистый ветер нес сажу. Мы по-прежнему стояли у парапета в ожидании, когда я окончательно решу, возвращаться к полковнику или нет. От еще не погашенного где-то в Ист-Хэме пожара наносило желтым едким дымом. Там метались огненные сполохи, по временам высоко взмывали столбы пламени…
Значит, здесь действительно поработали цепеллины. Старичина был совсем подслеповат, а вот Вирджиния, обладавшая острым зрением, видела далеко. Я указывал ей на одно место поблизости от Кэннон-Док, куда мы ходили совсем недавно.
— Состен! — растормошил я его. — А ведь они уплыли!
— Кто уплыл?
— «Конг Хамсун», бестолковый!
И верно, ни единой мачты там уж не торчало… а парусник видно было черт знает из какой дали, он выше всех домов.
Он не стал спорить.
— Да, да, конечно!.
Мол, ничего не попишешь…
В лицо дул резкий порывистый ветер с моря. Состена била крупная дрожь.
— Ты, часом, не заболел? Не заболел, спрашиваю?
— С-с-с-сам в-в-видишь!
— Тогда вперед!
Еще триста, четыреста ярдов до конца моста. Я подхватил Вирджинию и Состена под руки.
— Ну же, поскакали, шелапуты, слышите? Я повторил им принятый порядок действий.
— Значит, садимся в 113-ый, к «Памятнику»… на Йорк-сквер выходим — вот и все дела! You, miss, вы звоните по телефону!
Отлично.
Но у Состена возникла идея:
— А может быть, сначала по чашечке кофе?
— Где ты его достанешь? Кофе… Легко сказать! В такую-то рань…
— Чашечку мокко, сударь! — заупрямился он.
— Да где же тебе подадут?
— А вон, рядом! — показал он на противоположный берег.
Я знал, что у него губа не дура…
— В «Калабаре». Знаешь такое место? Я не знал.
— На Твикенхэм, недоумок! Я-то знаю! За станцией, салун Виктора!
— В такую-то рань?
— Обязательно!
— Откуда такая уверенность?
— Нюхом чую!
Я живо вообразил кофе прямо из перколатора… Соблазнительно!
И малышке не повредит. Чашка обжигающего кофе — это то, в чем она нуждалась.
И все же я видел в этом проявление слабости. Следовало бы прямиком отправиться к дяде… вместо того, чтобы разгуливать, таскаться из кофейни в кофейню… Это все умышленные проволочки. Так мы не договаривались, и вообще это черт знает что!.. Я мог это понять, но они сбивали меня с верного пути.
— Мокко — это жизнь!
В предвкушении кофе он совершенно преобразился, глядел весело, эдаким лихим гулякою…