Выбрать главу

Потом он поймал себя на том, что стоит у освещенной, застекленной витрины. Вверху шла крупная красная надпись: «Их ищет милиция». С плохо отпечатанных снимков на него смотрели молодые парни с какими-то обиженными, скорбными взглядами, будто, фотографируясь, заранее знали, в какую витрину попадут и какой текст будет напечатан рядом с их физиономиями — «опасный преступник», «рецидивист», «возможно, вооружен»…

Вторая половина витрины называлась «Пропал человек». Здесь были помещены фотографии молодых красивых девушек. То ли название подействовало на Пахомова, то ли в самом деле так и было, но здесь на всех лицах ему виделись ласковость, мягкость и обреченность. Этим красавицам будто ничего и не оставалось, как пропасть в свои десять или в свои шестнадцать лет. «Вряд ли их найдут, — подумал Пахомов. — А если и найдут, то скорее всего то, что от них осталось. А где искать — надо спросить у этих молодых людей, которые так плотно расположились за соседним стеклом».

И еще обратил внимание Пахомов — на обеих частях витрины были фотографии красивых в общем-то людей. Конечно, и тех и других красота убедила в какой-то избранности, исключительности. Но одних она толкала на рискованные поступки, ведь внешнюю привлекательность надо было подтверждать, а других красота обрекла на жизнь, полную опасностей и непредсказуемых ловушек. На каких-то житейских перекрестках их су́дьбы пересекались, высекая криминальные искры, оставляя кровь и боль…

Прежде чем толкнуть дверь отделения милиции, Пахомов замялся, помедлил, но все-таки вошел. Внутри он увидел узкую, затоптанную мокрыми следами прихожую, громадное витринное стекло с прорезью. За ним — дежурный у пульта. Но сейчас рядом с ним сидели еще несколько милиционеров в позах расслабленных, располагающих к разговору, длинному и пустому. Они курили, чему-то смеялись, их фуражки лежали на свободных стульях, на пульте. Едва Пахомов вошел, все взглянули на него, и что-то неуловимо в них изменилось. Они как бы слегка подобрались, не сделав при этом ни одного движения.

— Слушаю вас, — посерьезневший дежурный смотрел на Пахомова требовательно и недовольно. Появление его было некстати — чей-то рассказ прервался, как это обычно и бывает, на самом интересном месте.

— Хочу сделать заявление, — произнес Пахомов давно заготовленные слова. Из внутреннего кармана куртки, расстегнув «молнию», он вынул мятый, чуть подмокший конверт. Дежурный с подозрением смотрел на действия посетителя. Он показался ему, как и его конверт, каким-то подмокшим, издерганным. Хотя старался держаться спокойно, но с каждой минутой его уверенность словно таяла.

— Слушаю вас, — повторил дежурный, стараясь произносить слова мягче — как бы этот странный посетитель не выкинул какой-нибудь фокус.

— Как… Прямо здесь?

— А вам здесь не нравится? К сожалению, у меня нет другого помещения, — дежурный оглянулся на приятелей, приглашая и их послушать — разговор намечался забавный. — Мы внимательно вас слушаем.

— Хорошо, — вздохнул Пахомов. — Дело в том, что мне стало известно… В общем, существует опасность для моей жизни.

— Простите, но и для моей жизни существует опасность, — дежурный не мог отказать себе в удовольствии подпустить немного ехидства. — Жизнь вообще опасна, от нее умирают.

Пахомов прекрасно понял издевку, но решил не отступать, он не был уверен, что придет сюда еще когда-нибудь. А если уж зашел, надо довести дело до конца.

— Я не шучу, — сказал он, и это прозвучало укором. — Мне вообще не до шуток. Вот мое заявление. Я хочу, чтобы вы взяли его… официально. Чтобы в журнале об этом была запись.

— О чем? — не понял дежурный.

— О том, что вы взяли у меня письменное заявление.

— Вы нам не доверяете? — Дежурный почему-то обиделся.

— Я хочу, чтобы все было… По правилам. Чтобы остались следы моего здесь пребывания. — Пахомов говорил размеренно и почти без выражения, запретив себе как-то откликаться на слова дежурного.

— Так, — тот озадаченно взял конверт, повертел в руках, осторожно положил на угол стола. — Кто вам угрожает?

— Если вы спрашиваете, кто именно угрожает, от кого исходит опасность… То такого человека назвать не могу.

— Его нет?

— Он есть, но я его не знаю. И он не знает о том, что станет причиной…

— Вашей смерти? — подсказал дежурный.