— Считаю до десяти, — крикнул Кошкин. — На счет десять, если никто не выходит с поднятыми руками, поджигаю бензин, и горите вы синим пламенем, твари! Раз! Два!
Внизу заблажили, заматерились, раздалось несколько выстрелов.
— Не надо, не жгите, мы выходим! — закричал кто-то.
Дверь дома открылась, и оттуда, задрав руки в гору, появился Ванька Белка. Вслед за ним с вытянутыми руками из дома вышли еще восемнадцать человек.
— Вот они мы, берите!
— Поднимайтесь вверх, по одному. Руки держать так, чтобы их было видно.
Белка медленно пошел по направлению к лестнице. Кошкин слишком поздно понял свою ошибку: Белка щелкнул пальцами, и кто-то из бандитов бросил на доски зажженную спичку. Раздался хлопок, и бензин вспыхнул. В его пламени все бандиты бросились врассыпную, а агенты, на мгновение ослепленные вспышкой, не успели отреагировать. Через секунду началась беспорядочная стрельба, но чаще в молоко. Внизу еще немного мелькали тени, но быстро исчезли. Кошкин завыл от досады — сам же и провалил операцию.
Но тут из темноты кустов, растущих вдоль берега, раздался истошный вопль и рычание собаки, крики «Не двигаться, руки вверх!», несколько выстрелов и предсмертных криков. Это вмешалась группа Кремнева, которую Кошкин считал бесполезной.
Большинство бандитов застряли в илистой жиже. Тех, кто успел выскочить на твердую землю, задерживала группа Кремнева либо подстреливали агенты Кошкина. Труп Белки с повисшим у него на горле раненым Заветом нашли в едва заметном углублении в береге. Видимо, Ванька давно облюбовал себе маленький схрон на случай облавы и хотел спрятаться, но Завет отыскал его по запаху.
Из агентов никто не пострадал. Уйти удалось двум бандитам, четверых, включая Белку, убили, тринадцать сдались. Труп неизвестного с обрезанными пальцами оказался водителем из уголовки, Ивановым.
— А где Перетрусов? — не понял Кошкин.
Кремнев начал оглядываться — и тоже не нашел ученика. Агент транспортной чека развел руками — нету.
— И племянницы Эбермана нет, — заметил Кремнев.
Уголовники наперебой начали кричать, что никакая эта лярва не племянница, а самый настоящий мужик, переодетый в бабу, чем еще больше запутали сыщиков.
Эвальда Богдан встретил на берегу. Тот, мокрый и жалкий, с отвисшей «грудью» и без юбки, вылезал из воды метрах в ста от дачи, в совсем одичавшем уголке старицы.
— Ну как, от всех свидетелей избавился чужими руками? — спросил Перетрусов.
Эвальд испуганно прижал руки к груди.
— Что тебе надо? — сказал он. — Денег? Я тебе дам золота, сколько хочешь.
— Золота? — усмехнулся Богдан. — Ты не поверишь — я золота много видел, и все мое было, пока не кончилось.
— Я дам тебе столько, что никогда не закончится.
— Сколько ни имей — все мало, — сказал Богдан. — Да ты не трясись, выходи. Я ведь тебе ничего, кроме того, что ты под чужим именем работал, предъявить не могу. Иди на все четыре стороны.
— Лучше убей, тритона я все равно не отдам.
— Не нужен мне твой тритон, мне и свой-то не нужен уже.
— А зачем тогда ждал?
— Убедиться.
— В чем?
Богдан и сам не был уверен, в чем он хотел убедиться. Скорей всего — в себе. Что не пристрелит этого маленького негодяя, не заберет у него артефакт, не получит удовольствия от убийства. Так и вышло — он изменился. Поэтому, широко улыбнувшись, он сказал:
— Проверить, что говно не тонет.
С этими словами Богдан Перетрусов, окончательно убедившись в том, что он действительно стал другим человеком, пошел туда, где его уже начали искать товарищи.
Эпилог
Помимо того что старик Фогель был часовщиком, он имел еще маленькое, но очень прибыльное дело — плавил золото. На ювелира он выучиться не сумел — художественного вкуса не хватало, а вот плавить драгоценные металлы научился и помогал — за умеренную плату, конечно, — обращать ювелирное искусство в аккуратные золотые кирпичики.
Юное создание с вязаной сумочкой через плечо представилось Евой.
— Мне сказали, что вы можете мне помочь.
— Смотря чем, барышня.
— Вот.
Ева залезла в сумочку и достала оттуда увесистый бумажный кулек.
— Что это?
— Мне нужно, чтобы не было россыпью.
Фогель заглянул в кулек. Там было, наверное, штук сто абсолютно одинаковых золотых колечек.
— Вы что, милочка, ювелирную лавку ограбили?
Девушка покраснела.
— Да ладно вам, это не мое дело, я пошутил. Но у меня такса. Я возьму с вас, за вашу красоту, всего десять колечек. Договорились?