Все аграрные общества прошлого были привычны к периодическим нехваткам — неурожаям или другим естественным кризисам, — а также к нерегулярным катастрофам, которые не поддавались прогнозированию жителями деревень, но рано или поздно происходившим: войны, завоевания, слом системы управления, лишь малой частью которой они сами являлись. Все подобные беды и катастрофы с большой вероятностью умножали бандитизм того или иного свойства.
Все рано или поздно заканчивалось, хотя политические кризисы и войны обычно надолго оставляли после себя банды мародеров и прочего отребья, особенно если правительства были слабы и страдали от противоречий. Эффективное современное государство, послереволюционная Франция, смогло ликвидировать крупномасштабный бандитизм (не социальный), захлестнувший Рейнскую область в 1790-е годы, за несколько лет. С другой стороны, социальные потрясения Тридцатилетней войны оставили после себя в Германии большую сеть воровских банд, некоторые из которых существовали еще столетие спустя. Тем не менее, если речь идет об аграрном обществе, после таких традиционных отклонений от равновесия ситуация стремится к нормализации (включая нормальные показатели социального и прочего бандитизма).
Ситуация сильно меняется, когда события, вызвавшие эпидемию бандитизма, сравнимы (используя географическую метафору) не с землетрясением в Японии или наводнением в Нидерландах, а скорее с продвижением ледников (очень медленные изменения) или с эрозией почвы (необратимые изменения). В таком контексте эпидемии бандитизма представляют собой нечто большее, чем просто увеличение числа боеспособных мужчин, которые вместо того, чтобы голодать, забирают силой то, в чем нуждаются. Они могут отражать распад всего общества, возникновение новых классов и социальных структур, сопротивление целых общин или народов против разрушения их уклада. Либо, как это было в истории Китая, они могут обозначать истощение «небесного мандата», не крах общества по причине каких-то сторонних сил, а приближающийся конец относительно долгого исторического цикла, провозглашать закат одной династии и начало другой. В такие времена бандитизм может стать провозвестником или спутником значительных социальных изменений, таких, например, как крестьянские революции. Либо, напротив, он может измениться сам, адаптироваться к новой социальной и политической ситуации, хотя при этом почти наверняка перестанет быть социальным бандитизмом.
В типичном за последние два столетия случае — переходе от докапиталистического общества к капиталистическому — общественная трансформация может полностью разрушить тот тип аграрного общества, который порождал бандитов, тот тип крестьянства, который их подпитывал, и тем самым завершить историю того, чему посвящена моя книга. XIX и XX века были золотым веком социального бандитизма по всему свету, так же как XVI, XVII и XVIII века засвидетельствовали его расцвет в Европе. Сегодня он в целом перестал существовать, за исключением нескольких уголков.
В Европе бандитизм сохраняется хоть в каком-то виде только в горах Сардинии, хотя в нескольких областях наступило некоторое оживление вследствие двух мировых войн и революции. Впрочем, в Южной Италии, классической стране бандитизма, это явление достигло своего расцвета всего чуть более ста лет назад, во время великого крестьянского восстания и партизанской разбойничьей войны (1861–1865). В другой классической стране бандитизма, Испании, он был известен в ХЕХ веке каждому путешественнику. Риск встречи туристов с бандитами в эдвардианскую эпоху упоминается в пьесе Бернарда Шоу «Человек и сверхчеловек». Но и там бандитизм уже переживал свой закат. Франсиско Риос Гонсалес, по прозвищу Перналес[10], действовавший в этот период, стал последним легендарным разбойником Андалусии. В Греции и на Балканах память о разбойниках еще свежее.
В Северо-Восточной Бразилии фаза эпидемического развития началась после 1870 года, пик наступил в первой трети XX века, конец бандитизма датируется 1940 годом, и с тех пор он больше не возрождался. В некоторых областях, например в Африке к югу от Сахары, он может разрастись до таких больших масштабов чем где бы то ни было еще. А в Южной и Восточной Азии и одной-двух областях Южной Америки иногда можно наткнуться на классический социальный бандитизм. Современный мир почти уничтожил его, впрочем заменив собственными формами примитивного бунта и преступления.