- Но чем же он там все это время занимался?
- Писал картины, основал миссию, обратил в христианство трех турок, преподавал тамошним пашам английский и латынь, а также учил их законам перспективы. Потом, где-то в году тысяча девятьсот четвертом, он вдруг понял, что стареет и что слишком давно не был на родине. Он вернулся в Англию, но выяснилось, что все те, кого он знал, умерли, торговцы картинами о нем понятия не имеют, работы его их не интересуют и вообще для всех он просто смешной старый чудак и не более того. С грехом пополам устроился он преподавать рисование в женской школе Холлоуэя - там он и работал, а сам между тем старел, слабел, слепнул, глохнул и вообще потихоньку впадал в маразм, пока наконец его из школы не уволили. Когда я обнаружил его, он начал тратить последние десять фунтов. Живет он в какой-то жуткой дыре, в подвале, где полно тараканов. Когда кончатся его сбережения, ему ничего не останется, кроме как тихо умереть.
Баджери поднял белую руку:
- Довольно, прошу вас! У нас очень мрачная литература. Хотелось бы, чтобы хоть действительность была повеселей. Вы не сказали ему, что я хотел бы поручить ему написать фрески?
- Но он не в состоянии писать. Он еле ноги волочит и к тому же почти ничего не видит.
- Не в состоянии писать? - ужаснулся Баджери. - Но тогда какой же от него прок?
- Ну, если исходить из такой точки зрения... - начал было Споуд.
- Стало быть, пропали мои фрески! Будьте так любезны, позвоните в звонок.
Споуд выполнил его просьбу.
- Какое право имеет Тиллотсон продолжать занимать место под солнцем? продолжал тем временем брюзжать лорд Баджери. - Ведь только это и было главным оправданием его существования.
В дверях появился лакей.
- Пусть кто-нибудь все снова расставит по местам, - распорядился лорд Баджери, взмахом руки указав на опустошенные шкафы, на груду стекла и фарфора на полу, на снятые с крюков картины. - Пройдемте-ка в библиотеку, Споуд. Там нам будет удобнее.
Они двинулись по длинной галерее, затем стали спускаться по лестнице. Впереди шествовал лорд Баджери.
- Какая жалость, что старик Тиллотсон нас так подвел, - извиняющимся тоном пробормотал Споуд.
- Давайте поговорим о чем-нибудь другом. У меня пропал к нему интерес.
- Но все-таки, не кажется ли вам, что имело бы смысл ему помочь? Между ним и богадельней всего-навсего десять фунтов. Если бы вы видели, сколько в его подвале тараканов.
- Довольно, довольно! Я сделаю все, что вы сочтете необходимым.
- А что, если организовать подписку среди истинных ценителей искусства?
- Где вы таких найдете? - фыркнул лорд Баджери.
- Вы, разумеется, правы, но очень многие примут в ней участие из одного снобизма.
- Снобы раскошеливаются, только когда им это выгодно.
- Вы совершенно правы. Я, признаться, об этом не подумал. - На мгновение Споуд замолчал. - Кстати, почему бы нам не устроить обед в его честь. Грандиозный банкет в честь Тиллотсона. "Старейшина английской живописи". "Живой классик". Вы представляете, какие будут заголовки в газетах. Я и сам напишу о нем. Снобы сбегутся толпой.
- Надо будет пригласить побольше художников и критиков, и прежде всего таких, что терпеть не могут друг друга. То-то будет потеха, когда они перегрызутся, - подхватил лорд Баджери и расхохотался. Затем он снова помрачнел. - Все равно, - добавил он, - это будет слабая замена моим фрескам. Разумеется, сегодня вы обедаете у меня.
- Раз вы так любезны... Чрезвычайно вам признателен.
III
Банкет в честь Тиллотсона должен был состояться через три недели. Споуд, взявший на себя все хлопоты по его подготовке, оказался великолепным организатором. Он арендовал большой банкетный зал кафе "Бомба" и, сочетая непреклонность с лаской, довел хозяина "Бомбы" до того, что тот капитулировал под его напором и согласился приготовить банкет на пятьдесят персон из расчета двенадцать шиллингов с человека, включая вино. Споуд разослал приглашения и занялся сбором средств по подписке. Газета "В нашем мире" опубликовала его статью о Тиллотсоне. Она была написана легко, не без изящества, хотя и чутьчуть свысока, с оттенком небрежной покровительственности, с которой было принято говорить о знаменитостях былых времен. Не забыл Споуд и самого Тиллотсона. Чуть ли не ежедневно приезжал он к нему в Холлоуэй и часами внимал бесконечным стариковским историям про Малую Азию, про знаменитую выставку 1851 года и про Бенджамина Хейдона. Этот осколок далекого прошлого вызывал у него самое искреннее сочувствие.
Комната Тиллотсона была на десять футов ниже уровня мостовой. Серый свет пробивался через решетку и с трудом проникал сквозь тусклое от пыли и грязи окно, а затем, попав в этот подземный каземат, бесследно растворялся как капля молока, угодившая в чернильницу. В каморке стоял кислый запах мокрой штукатурки и гниющего дерева. Скудная мебель - кровать, умывальник, комод, стол, пара стульев - пряталась по углам и закоулкам этой темницы, лишь изредка попадаясь на глаза. Сюдато и приходил каждый день Споуд, сообщая старику, как идет подготовка к банкету. Он неизменно заставал его в одной и той же позе у окна - старик как бы купался в той крошечной лужице света, что проникала в комнату. "Старее старцев седовласых мир не знал", говорил про себя Споуд, глядя на художника, которого, строго говоря, нельзя было назвать седовласым - на его неровной лысине уцелело всего несколько волосков. Заслышав стук в дверь, мистер Тиллотсон обычно поворачивался на стуле и смотрел на посетителя моргающими невидящими глазами. Он всегда долго извинялся за то, что не сразу понимал, кто к нему пришел.
- Не сочтите это неучтивостью с моей стороны, - обычно прибавлял он, спросив, кто там. - Дело не в том, что я вас забыл. Просто здесь так темно, а зрение у меня уже не то...
После этого он издал неизменный смешок и, тыча пальцем в направлении решетки, говорил:
- Замечательное место для человека со зрением. Отсюда так хорошо смотреть на лодыжки. Отменный наблюдательный пункт.
До великого события оставался всего один день. Споуд явился с очередным визитом. Мистер Тиллотсон, по своему обыкновению, отпустил шутку насчет лодыжек, а Споуд, по своему обыкновению, засмеялся.
- Ну что ж, мистер Тиллотсон, - сказал он отсмеявшись, - завтра состоится ваше возвращение в большой свет, в мир искусства. Полагаю, вы заметите кое-какие перемены.
- Мне всегда на удивление везло, - сказал мистер Тиллотсон, и по выражению его лица было ясно, что он действительно так считает и что он уже забыл про свой подвал, про тараканов и про неумолимо таявшие десять фунтов, которые отделяли его от богадельни. - Судите сами: чем, как не поразительным везением, можно объяснить то, что вы обнаружили меня именно теперь. Этот банкет позволит мне снова занять мое настоящее положение в мире. У меня снова будут деньги, а потом - кто знает, - глядишь, и наладится мое зрение и я снова смогу писать. Мне вообще кажется, что я стал видеть лучше. Скажу прямо: будущее представляется мне в самом розовом свете.
Мистер Тиллотсон поднял глаза, лицо его сморщилось в подобие улыбки, и в подтверждение сказанному он закивал головой.
- Вы верите в инобытие? - брякнул вдруг Споуд и тут же страшно покраснел, устыдившись жестокости своих слов.
Но, к счастью, мистер Тиллотсон был слишком весел и воодушевлен, чтобы вникнуть в смысл сказанного.
- В инобытие? - переспросил он. - Нет, во все эти штучки я не верю с тысяча восемьсот пятьдесят девятого года. Дело в том, что в тот год я прочитал "Происхождение видов", и эта книга перевернула все мои привычные представления. Какое уж тут инобытие, покорнейше благодарю. Вы-то, конечно, не помните, какой ажиотаж она вызвала тогда. Вы еще очень молоды, мистер Споуд.
- Сказать по правде, теперь я не так стар, как прежде, - сострил Споуд. - Самые пожилые люди - это старшеклассники и первокурсники. Ну, а я настолько повзрослел, что могу смело сказать: "Да, я молод!"