Это стало личной трагедией для Лао, болезненным ударом по его убеждениям. Ведь он считал, что ответственность за судьбу ученика лежит на плечах учителя. Он вновь и вновь повторял, как заклинание: «Если я воспитал убийцу, мне не место в академии», но Ван Шанси и Цзянь Цзун напоминали ему о множестве других учеников, которым он помог найти свой путь, о тех, кто стал гордостью академии и примером для подражания.
— Нельзя судить по одной неудаче, Лао, — говорил Ван Шанси, вновь вспомнив о предательстве треклятого Хуан Тяня. — Ты отдал академии всю жизнь, и твоя работа принесла бесчисленные плоды. Не позволяй одной ошибке зачеркнуть все твои достижения.
Цзянь Цзун, молчаливый и рассудительный, лишь кивал в знак согласия. Он знал, что Лао нужно время, чтобы пережить боль и осознать, что никто не застрахован от ошибок. Жизнь — извилистый путь, и на этом пути неизбежны падения. Главное — найти в себе силы подняться и продолжить путь.
Бо Минъюнь ничего не говорил. А что сказать? Он на самом деле считал Му Чжанкэ упрямым ослом и наглецом, но не убийцей. Этот увалень с руками, загрубевшими от рукояти меча, никак не вязался в его сознании с образом хладнокровного злодея.
Ло Чжоу, считавший комиссию, сделавшую такое заключение, сборищем старых тупиц, тоже утешал Лао.
— Му не мог быть убийцей, я говорил об этом этим тупоумным академикам Ханьлинь. Его не было в Гоцзысюэ, когда погибла Сюань Янцин и Исинь Чэнь, и его отец подтвердил, что он в тот день был дома, но эти старики упорно твердили своё.
— Никогда не поверю, чтобы Му убил Исиня, они дружили, и никаких размолвок между ними никогда не было, — кивнул Бо Минъюнь.
Цзиньчан, оглядев гостей Ван Шанси, вздохнул, но промолчал, чувствуя себя виноватым, ведь это именно он просил Чжао Гуйчжэня надавить на членов комиссии.
— И как мне теперь смотреть в глаза Линю Цзинсуну? Мой ученик убил троих его лучших студентов! Говорят, он места себе не находит от горя, — вздохнул Лао. — Лю Лэвэнь, Сюань Янцин и красавец Исинь Чэнь! Какая потеря… Настоящие самородки. А теперь — лишь холодный камень на могиле и разъедающее душу чувство вины. Он, говорят, постоянно упрекает себя, что недостаточно их оберегал. Директор сказал, что теперь в его кабинете царит гнетущая тишина. Бумаги, над которыми он когда-то корпел, лежат нетронутыми. Чай остывает в забытых чашках. Линь Цзинсун жалуется, что чувствует себя опустошенным. Он потерял не просто студентов, но частичку себя…
Цзиньчан опустил голову и усмехнулся. Он не впервой сталкивался с этой странной разницей в оценках. Люди с головой считали Лю Лэвэнь, Сюань Янцин и Исинь Чэня недалекими и заурядными. Но недалекие и заурядные превозносили их до небес…
Он покачал головой, в очередной раз убеждаясь в причудливости человеческого восприятия. Что двигало этими почитателями? Слепое следование моде? Искренняя вера в талант? Или, может быть, банальная зависть к тем, кто сумел пробиться наверх, пусть и не обладая особыми способностями?
Цзиньчан вспомнил свои собственные усилия, потраченные на изучение древних текстов, бессонные ночи, посвященные оттачиванию мастерства каллиграфии и боевых искусств. А эти трое? Что они могли предложить миру, кроме напыщенных фраз и поверхностных суждений? Они напоминали искусно раскрашенные глиняные статуэтки — яркие снаружи, но пустые внутри.
Но Цзиньчан понимал, что его возмущение бессмысленно. Мир всегда будет полон противоречий, и талант не всегда будет вознагражден по заслугам. Важно лишь оставаться верным себе, своему искусству, и продолжать идти своим путем, не обращая внимания на чужие оценки. Ведь истинное признание приходит не от толпы, а от тех немногих, кто способен по-настоящему твой труд. И, возможно, со временем поклонники мнимых гениев увидели бы их ничтожество. Они не стоили своей славы. Но и убивать их было не за что.
Однако было и что-то ещё, что царапнуло Цзиньчана по душе. Необъяснимое, противоречивое, неосязаемое, но, подобно дымку курильницы, заструившееся вдруг в воздухе, и тут же растаявшее.
Цзиньчан поднялся и ушел на кухню к Бяньфу. Тот жарил пирожки, передал ему привет от Лисинь, узнал, что самочувствие Бяньфу стало лучше.
— Я и сам не понял, что со мной было. Но они скоро уйдут, и если нужно, я снова готов…
Цзиньчан отмахнулся.